таких условиях, в которых любой человек проклянет и режим, и страну и сам народ, вольно или невольно являющийся виновником советской системы, Ирена Кордес на всём протяжении книги не проронила ни одного слова упрёка или обвинения по адресу народа.
Я тщетно выискивал подобные места. В крови и муках рождается человек, в крови и муках люди познают друг друга. Проведя четыре года в аду вместе с десятками и сотнями русских людей, разделявших её судьбу, Ирена Кордес познала русский народ, как его знают немногие иностранцы.
Прочитав книгу, я согласился со словами майора Государственной Безопасности Андрея Ковтун: «Такой женщине руку поцеловать надо! Ведь за моим столом много немцев сидело. Может быть, у них была такая же душа, как у этой женщины...» В голосе майора слышалось колебание.
Первые лучи восходящего солнца золотили верхушки деревьев когда мы вышли с Андреем из дверей здания в глубине сада. В лицо пахнуло утренней свежестью. Здесь в лучах солнца просыпалась жизнь.
Там за нашей спиной, между ночью и днем, жизнь билась в судорогах, исходила струйками крови, хрипела в предсмертных судорогах. Меня охватило непреодолимое желание ускорить шаги, уйти подальше от места, где человека преследует запах дымящейся крови.
Наш автомобиль выезжает на автостраду. Андрей молча сидит за рулем. В расплывчатом свете зарождающегося утра лицо его кажется серым и безжизненным. Он ведет машину судорожными рывками. Мотор ревёт и даёт перебои. Стальное сердце не имеет нервов и не может понять, почему дрожит нога на педали.
Когда автомобиль приближается к Ваннзее, Андрей отпускает педаль газа и, взглянув на часы, предлагает: «Тебе на работу к десяти. Давай заедем к озеру? Полежим часок на песке».
«Давай», — соглашаюсь я.
По широкому простору озера ходят мелкие волны. Обивая крылом капли воды, над волнами носятся чайки. Свежий ветер разгоняет свинцовую усталость бессонной ночи, освежает отяжелевшую голову. Мы раздеваемся и бросаемся в воду. Чем дальше удаляется от нас берег, тем больше охватывает меня чувство свободы, простора, необъяснимое чувство потребности плыть всё дальше и дальше. Я испытываю странное внутреннее облегчение. Как будто встречные волны смывают с нас кровь этой ночи.
Искупавшись, мы ложимся на песок. Андрей наблюдает редких утренних купальщиков. Я смотрю в небо, по которому бегут барашки облаков.
«Ну, что? Помог я тебе в твоем желании стать подлинным коммунистом?» — спрашивает Андрей деревянным голосом и пытается улыбнуться.
«Нового ты мне ничего не открыл», — отвечаю я и не узнаю свой собственный голос. Он мне кажется чужим и идущим откуда-то издалека. «Многие вещи при ближайшем рассмотрении неприятны», — добавляю я.
«Так ты что — оправдываешь все это?»
«Нужно стараться охватить не часть, а целое», — продолжаю я. — «Не средство, а цель».
«Так..! Цель оправдывает средства», — с горечью говорит Андрей. — «Из тебя выйдет, пожалуй, лучший большевик, чем я».
«Я — питомец сталинской эпохи...» — отвечаю я.
«Так значит, по-твоему, все в порядке?»
«Я хотел бы этого...»
«Что тебе ещё не хватает?»
«Я боюсь, что у меня не хватает кругозора», — медленно говорю я. — «Когда я решу проблему целесообразности или нецелесообразности конечной цели, тогда мне будет легко... В обоих случаях будет легко... Вот тебе мой последний ответ, Андрюша. А до того времени оставим разговоры на подобные темы».
Две девушки играют неподалёку, перебрасываясь мячом. Одна из них в пылу игры, как молодая козочка, с разбегу перескакивает через нас и шаловливо смеется. Андрей стряхивает с волосатой груди песчинки, делает попытку улыбнуться, но улыбка быстро исчезает с его лица, уступая место выражению безразличия и усталости.
«Посмотри!» — произносит он, кивая головой на девушек. — «В них бурлит жизнь. А мы уже неспособны радоваться. Старики мы...»
«Тебе нужно взять отпуск и отдохнуть», — говорю я.
«Это не поможет», — уныло вздыхает Андрей. — «Мне нужно что-то другое».
«Тебе нужно или найти веру, которая оправдывала бы твою работу, или...» Я не знаю, что говорить дальше.
«Мне поздно уже искать, Гриша», — качает головой Андрей и смотрит в песок. — «Опалил я крылья... Теперь ползай...»
2. Маленькая Лиза была очаровательным ребенком. Когда она со старухой-гувернанткой выходила гулять на Гоголевский Бульвар, люди, отдыхающие с детьми на скамейках, говорили назидательно своим малышам: