к чему-то», — говорит он — «Стремимся к власти, славе, орденам. Но всё это внешнее. Когда дойдешь до определённой черты, то чувствуешь, что ты всё время только давал от себя. Задаёшься вопросом — что ты получил за всё это?»
«Сейчас у меня странное ощущение», — продолжает он. — «Если отбросить в сторону все внешние причины и думать только о себе, то мне начинает казаться, что всё что я делал, стремясь вверх, я делал ради Галины. Говоря откровенно, сейчас я несу эту форму и эти ордена к ногам Галины».
Андрей окидывает взором свою подчёркнуто аккуратную форму, стряхивает пылинку с синих галифе и говорит мечтательно: «Теперь Галина инженер. Живёт в Москве. Имеет достойную работу, уютную квартиру.
Разве это не предел, которого может сегодня достигнуть женщина? И вот, в довершение всего, перед ней появляется некий майор Государственной Безопасности — защитник и страж её благополучия. Разве это не логичный конец?!»
«Вот здесь, дружок, я и надеюсь, что жизнь мне отплатит с процентами за всё!» Андрей крепко стучит мне ладонью по колену, встает и смотрит вперед из окна вагона, как будто надеясь увидеть в бегущей навстречу темноте то, чем вознаградит его судьба.
Уже и раньше я часто замечал, что Андрей как-то странно рассуждает о Галине. Вложив всю свою горячую душу в честолюбивые стремления и в обмен не получив от жизни никакого удовлетворения, больше того, мучаясь своим положением человека, вынужденного действовать вопреки своим убеждениям, он подсознательно стал искать какой-то компромисс с жизнью.
Он стал убеждать себя, что старая любовь и семейное счастье заполнят пустоту в душе и примирят его с мучительной действительностью. Постепенно встреча с Галиной стала для него навязчивой идеей. Он, как маниак, убегал в мечты, убеждая себя, что встреча с любимой женщиной послужит чудом, принесущим ему избавление.
«Знаешь что?!» — Андрей неожиданно отрывается от окна. — «Я должен достать бутылку водки».
«Ты же не пьёшь», — говорю я.
«Это тебе», — коротко бросает он. — «Я хочу, чтобы кругом меня весело было. Ведь я не на похороны еду, чёрт побери. На свадьбу еду!» В его голосе переливается через край безудержная стихия.
Я пробую отказаться. «Ты что — обидеть меня хочешь? Да?!» — категорически заявляет Андрей. Мне не остается ничего другого как надеяться, что в это время ночи он вряд ли где достанет водку.
На первой же станции Андрей исчезает. Через несколько минут он возвращается с оттопыренным карманом. «Достал по всем правилам закона», — насмешливо ухмыляется он. — «Комендант станции у кого-то конфисковал, а я у него конфисковал. Вот оно что значит — красная шапка!»
«Эх! Хочется, чтобы стены кругом трещали!» — наливает Андрей стакан так полно, что бесцветная жидкость плещется через край. — «У меня на душе горит — и чего-то не хватает. Пей за меня!»
Равномерно стучат колеса, отбивая километры. Тускло светит лампочка под потолком купе. Где-то позади уходит Берлин. Где-то впереди приближается Москва.
«Знаешь, временами я до боли ощущаю пустоту на душе», — Андрей сидит на диване, широко расставив ноги в стороны и упёршись ладонями в коленки. — «Иногда я задумываюсь о Боге — и завидую людям, которые верят. Лучше верить в несуществующего, но непогрешимого Бога, чем в земных самозванных мерзавцев».
«Ты когда последний раз в церкви был?» — спрашиваю я.
«Лет двадцать тому назад», — отвечает Андрей задумчиво. — «Меня отец за руку в церковь водил. Мальчишкой я все молитвы наизусть знал».
«Да... Душа человека это не лакмусовая бумажка», — вздыхает он. — «Тут сразу не поймешь, какая она — красненькая или синенькая. При моей проклятой работе часто приходится задумываться о душе человека. У меня теперь психоз — ищу людей, которые верят во что-то».
Водка в стакане колышется в такт хода поезда. Андрей отодвигает стакан в сторону, затем продолжает: «Редко встречаешь таких людей. Раз я вёл дело одного СС-овца. Много у него на счету было. Он уже в списке на расстрел стоял. Пришёл я к нему в камеру, а он вскакивает на ноги и руку кверху: «Хайль Гитлер!» Сам в камере смертников сидит, а от своей веры не отрекается».
В поезде тишина. В других купе люди уже спят. На остановках в эту тишину врывается шум с перрона. Толпы людей, обвешанных чемоданами и мешками, штурмуют соседние вагоны.
«Я тогда этому СС-овцу даже позавидовал», — продолжает Андрей. — «За то, что человек веру имеет».
«Это ему мало помогло», — говорю