этого все расцеловались, поздравили друг друга с праздником и разошлись.
Он подошёл ко мне. Лицо его было веселей, чем обычно.
— Ты вымокла насквозь, — сказал он.
— И ты тоже, — смеясь, ответила я.
Мы сели в машину и вернулись в Сент-Савен. Как я мечтала об этой минуте, а теперь, когда она наступила, — не знаю, что сказать. Какими словами описать дом в горах, книги и диски, обряд, неведомые языки и шатер, образованный восемью молящимися?
Он живет в двух мирах. Где-нибудь и когда-нибудь эти два мира сольются в один — и мне необходимо понять, как это произойдет.
Но слова в такие моменты ничего не значат. Любовь познается только любовью.
— У меня только один свитер, — сказал он, когда мы вошли в комнату. — Надень его. Завтра куплю себе другой.
— Давай повесим одежду на калорифер. К утру она высохнет, — ответила я. — А у меня есть майка, я её вчера выстирала.
На несколько мгновений воцарилась тишина. Одежда. Нагота. Холод. В конце концов, он вытащил из чемодана ещё одну футболку.
— Сгодится вместо ночной рубашки?
— Конечно.
Я погасила лампу. В темноте стянула с себя промокшую одежду, развесила её над калорифером и повернула регулятор на полную мощность.
Уличный фонарь давал достаточно света, чтобы он видел мой силуэт и знал, что я — голая. Я надела майку и нырнула под одеяло.
— Я люблю тебя, — услышала я его голос и сказала в ответ:
— Я учусь любить тебя.
Он закурил.
— Как, по-твоему, сейчас подходящее время?
Я знала, о чём он говорит. Поднялась и присела на край его кровати. Красный огонек сигареты через равные промежутки времени освещал его лицо. Он взял меня за руку, и так мы просидели несколько мгновений. Потом я высвободилась и погладила его по голове.
— Ты не должен спрашивать, — ответила я. — Любовь не задает вопросы, ведь если мы начнём задумываться — начнем бояться. Это — необъяснимый страх, я не стану даже и пытаться облечь его в слова.
Это может быть страх того, что тебя отвергнут, не примут, страх нарушить очарование. Звучит нелепо, но это так. А потому надо не спрашивать, а совершать поступки. Как ты сам и столько раз говорил — надо рисковать.
— Я знаю. И никогда прежде не спрашивал.
— Ты уже завладел моим сердцем, — сказала я, делая вид, что не слышала его слов. — Завтра можешь покинуть меня, но мы всегда будем вспоминать чудо этих дней; романтическую любовь, возможность, мечту.
Но я думаю, что Господь в неизречённой и бесконечной мудрости своей запрятал ад посреди рая. И сделал это для того, чтобы мы всегда были настороже. Для того, чтобы мы, наслаждаясь радостью Милосердия, не забывали про столп Строгости.
Руки, гладившие мои волосы, напряглись.
— Ты — способная ученица, — сказал он.
Меня удивило это замечание, но потом я вспомнила: «Если поверишь, что знаешь, то, в конце концов, узнаешь».
— Не думай, что я такая уж недотрога, — сказала я. — У меня было много мужчин. Я крутила любовь с теми, кого толком и не знала.
— Я тоже, — ответил он.
Он хотел, чтобы это прозвучало непринужденно, но, по тому, как изменились прикосновения его рук, я поняла — мои слова причинили ему боль.
— Но с сегодняшнего утра, я вновь стала девственницей. Не пытайся понять — только женщина знает, о чём я говорю. Я заново открываю для себя любовь. И это постижение требует времени.
Он дотронулся до моей щеки. Я чуть прикоснулась губами к его губам и вернулась в свою кровать.
Сама не знаю, почему я вела себя так, а не иначе. Не понимаю — хотела ли я привязать его к себе ещё крепче или отпустить на свободу. Но этот день выдался уж таким долгим... Я была слишком утомлена, чтобы думать.
Ночью ко мне снизошли умиротворение и покой. Была минута, когда мне, остававшейся в глубоком сне, показалось, что я проснулась. Я ощущала рядом присутствие женщины, которую словно бы давно знала, и потому чувствовала себя надежно защищённой и любимой.
А по-настоящему я проснулась в семь часов от нестерпимой жары. Вспомнила, что включила обогреватель на полную мощность, чтобы просушить одежду. За окном было ещё темно. Стараясь двигаться бесшумно, чтобы не разбудить его, я поднялась. И, поднявшись, увидела, что его нет.