Пауло Коэльо

Одиннадцать минут

городок — в частности: звучала португальская речь, девушки громогласно жаловались на мужчин, на тяжкий труд, опаздывали в казино, дерзили хозяину, и каждая считала себя первой в мире красавицей, каждая рассказывала истории о своём волшебном принце, а принцы эти, все как один, оказывались либо где-нибудь за тридевять земель, либо женаты, либо так бедны, что жили за счёт своих возлюбленных.

Обстановка была совсем не похожа на то, что она себе навоображала, разглядывая буклеты и афиши, а вот Вивиан определила её точно — всё по-семейному.

Девушкам не разрешалось принимать приглашения посетителей или вступать с ними в интимные отношения, поскольку все они в соответствующих формулярах значились «исполнительницами самбы».

Поймают за телефонным разговором — вычтут жалованье за полмесяца. И Марию, которая представляла себе всё это совсем иначе — гораздо живей и веселей, — стало постепенно охватывать гнетущее чувство тоски и уныния.

Первые недели она вообще редко покидала свой отель — а вернее, пансион — особенно, когда обнаружила, что здесь никто не понимает её языка, даже если она про-из-но-сит каждую фразу по слогам.

Очень её удивило и то обстоятельство, что город, в котором она оказалась, носит два имени: местные называли его «Женева», а её землячки — «Женебра».

И вот, наконец, после долгих томительных раздумий в четырёх стенах своего маленького номера, где даже телевизора не было, сделала она два умозаключения:

а) она никогда не найдёт то, что ищет, пока не сможет выразить то, что думает. А потому надо выучить местный язык;

б) поскольку все её товарки стремятся к одному и тому же, надо стать другой.

Но как этого добиться, она пока себе не представляла.

Запись в дневнике Марии, сделанная через четыре недели после прилета в Женеву:

Мне кажется, прошла уже целая вечность, я не понимаю ни слова из того, что говорят вокруг, и потому часами слушаю музыку по радио, разглядываю свой номер, вспоминаю Бразилию и нетерпеливо жду минуты, когда надо будет идти на работу, а когда работаю, нетерпеливо жду минуты, когда можно будет возвращаться домой.

Иными словами, я живу не настоящим, а будущим.

Когда-нибудь, в этом самом будущем — должно быть, отдалённом — я смогу купить билет на самолёт, вернуться в Бразилию, а там выйду замуж за владельца магазина тканей и буду слушать ехидные замечания подруг, которые никогда не рисковали сами, а потому только и могут, что радоваться неудачам других.

Нет, этого не будет! Я лучше выброшусь из самолёта над океаном!

Но, поскольку окна в самолёте не открываются (кстати, для меня это было неприятной неожиданностью — как жалко, что нельзя вдохнуть чистого воздуха поднебесья!), то умру я здесь.

Но, перед тем, как умереть, я ещё поборюсь за жизнь. Если бы я не боялась заблудиться в незнакомом городе, то пошла бы куда глаза глядят.

* * *

 На следующий же день, не откладывая, она записалась на дневные курсы французского языка, где увидела людей всех возрастов, рас и цветов кожи — мужчин в ярких одеждах, с многочисленными золотыми цепями и браслетами, женщин под неизменным покрывалом, детей, которым иностранный язык давался много легче, чем их родителям, — а ведь должно быть наоборот: взрослые-то накопили больше опыта.

Мария гордилась тем, что все они знали про её страну — карнавал, самба, футбол — и самого прославленного её гражданина по имени Пеле, которого они упорно называли Пеле, несмотря на все старания Марии объяснить, что он ПелЕ! ПелЕ-Е-Е!!! — впрочем, потом она отказалась от идеи исправить им произношение, ибо её и саму-то называли МариЯ, и что это за пристрастие такое у иностранцев коверкать имена и, при этом, считать, что правы?!

Днём для языковой практики она пошла погулять по этому городу с двумя названиями, обнаружила вкуснейший шоколад, сыр, какого никогда раньше не пробовала, огромный фонтан посреди озера, снег, по которому ни разу в жизни не ступала нога её земляков, аистов, рестораны с каминами (она, правда, ни в одно такое заведение не заходила, но с улицы видела огонь, и от этого возникало приятное ощущение — как будто этот огонь согревал и душу).

Сильно удивилась она, когда поняла, что вовсе не все вывески призывают покупать часы, есть ещё и банки, хоть и непонятно, куда столько — жителей-то в этой стране мало. И ещё заметила, что внутри этих самых банков почти никого и нет, но решила ни о чём не спрашивать.