Пауло Коэльо

Одиннадцать минут

мужчина, «мачо», не когда у него возникает эрекция, а когда оказывается способен доставить наслаждение партнёрше. Они рассуждают так: «Если уж проститутке со мной так хорошо, значит, я — лучше всех».

 * * *

Минуло полгода. Мария усвоила всё, что было надо, — например, устройство «Копакабаны».

Это было одно из самых дорогих заведений на Бернской улице, клиентуру составляли респектабельные господа, получившие от жён разрешение задержаться, поскольку «намечался ужин с деловыми партнерами», но не позже, чем до одиннадцати вечера.

Большинству девиц было от восемнадцати до двадцати двух лет, и оставались они в заведении в среднем два года, после чего, их место сейчас же занимали следующие.

А они переходили в «Неон», потом в «Ксениум» — чем старше они становились, тем дешевле стоили и тем больше приходилось работать. Почти все, в конце концов, оказывались в «Тропическом экстазе», куда брали женщин до тридцати.

А уж там, обслуживая одного-двух студентов, они обеспечивали себе всего-навсего ужин и комиссионные для хозяина. В худшем случае, программа урезалась до бутылки дешёвого вина.

Мария узнала множество мужчин. Ни возраст, ни то, как человек одет, роли для неё не играло, её «да» или «нет» зависели от запахов. Она не имела ничего против табака, но не переносила, когда от клиента несло дешевым одеколоном, немытым телом или винным перегаром.

«Копакабана» была тихим местом, да и вообще для продажной любви нет на свете места лучше, чем Швейцария, при условии, что у тебя есть вид на жительство, разрешение на работу и ты свято выплачиваешь социальную страховку.

Милан неустанно твердил, что не желает, чтобы его дочери увидели его имя на страницах газет, пробавляющихся скандалами, и потому, когда надо было подтвердить статус любой из его подопечных, был непреклонней и суровей любого полицейского.

Ну, а после того, как в первый или во второй вечер психологический барьер был преодолён, начиналась обычная работа — такая же, как и всякая другая: тяжкий труд, конкуренция, стремление быть и выглядеть «на уровне», жизнь по расписанию, жалобы не слишком плотный график, отдых по воскресеньям.

Большинство проституток были верующими и ходили в церковь — кто в какую — молиться своим богам. Мария, однако, пыталась сберечь душу с помощью дневника.

Она была немало удивлена, когда обнаружила, что каждый пятый из её клиентов приходит исключительно, чтобы поговорить. Они платили положенное и оговоренное, вели её в отель, но когда приходило время раздеваться, говорили — это необязательно.

Им хотелось рассказать, что их выматывает работа, что жена изменяет, что им одиноко и не с кем словом перемолвиться (Марии ли было не знать этого?).

Поначалу это ей было странно. Но однажды, подцепив важного француза, занимавшегося подбором кандидатов на высокие административные должности (он объяснял ей всё это так, словно ничего увлекательней и на свете нет), услышала от него:

— Знаешь, кто больше всех страдает от одиночества? Это — человек, сделавший успешную служебную карьеру, получающий огромное жалованье, пользующийся доверием и начальников, и подчиненных, имеющий семью, с которой проводит отпуск, детей, которым помогает готовить уроки, а в один прекрасный день, перед ним появляется кто-то, вроде меня, и задаёт ему вопрос: «Хотел бы ты поменять службу и зарабатывать вдвое больше?»

И тогда человек, у которого есть всё, чтобы быть любимым и счастливым, становится несчастнейшим существом. Почему? Потому что ему не с кем поговорить.

Он раздумывает над моим предложением и не может обсудить его с сослуживцами, потому что они начнут отговаривать его и убеждать остаться на прежнем месте.

Он не может поделиться мыслями с женой, которая была свидетельницей его многолетнего восхождения, понимает, что такое стабильность, но не понимает, что такое риск.

Он ни с кем не может поговорить, а ведь ему предстоит радикально изменить свою жизнь. Ты понимаешь, что должен чувствовать такой человек?

Нет, Мария не считала, что он сильнее всего страдает от одиночества, — потому что знала другого человека, который уж точно мог бы дать этому топ-менеджеру по части одиночества сто очков вперед, и человек этот — она сама.