время, подумала Мария, обнаружив, что время, и в самом деле, движется по-разному в разные дни, в зависимости от расположения духа.
Но, так или иначе, приключение её приближалось к концу. Разумеется, она могла бы и продолжить, но у неё перед глазами всё стояла печальная улыбка никому, кроме неё, невидимой женщины, которая тогда, во время прогулки по берегу озера, сказала ей: «Не всё так просто...»
Как ни велико было искушение продолжить, как ни готова теперь была Мария ответить на любой вызов, одолеть любые препоны, появляющиеся перед ней, — но всё же, эти месяцы одиночества внятно подсказывали ей: настанет миг, когда надо будет резко оборвать ставшую уже привычной жизнь в «Копакабане».
Через три месяца она вернётся в бразильское захолустье, купит небольшую фазенду (оказалось, что она заработала больше, чем ожидала), коров (отечественных, а не швейцарских), перевезёт к себе родителей, наймёт двоих работников и откроет своё дело.
Хотя, она по-прежнему считала, что свобода лучше всего прочего учит необходимости любить и что никто никому принадлежать не вправе, в голове у неё всё ещё роились мстительные замыслы — и возвращение в Бразилию с победой составляло немалую их часть.
После того как у неё появится фазенда, она поедет в город, зайдёт в банк, где трудится тот самый бывший мальчик, который когда-то предпочёл ей её лучшую подругу, и откроет счёт на крупную сумму.
«Привет, Мария, как поживаешь, ты меня не узнаешь?!» — спросит он. А Мария сделает вид, что напрягает память, а потом ответит: «Нет, что-то не узнаю», скажет, что провела целый год в Ев-ро-пе (так и скажет — медленно и раздельно, чтобы все его коллеги слышали).
Нет, лучше будет: «в Швей-ца-рии» (это будет экзотичней и романтичней, чем «во Франции»), где, как известно, лучшие в мире банки.
«А вы, простите... кто?» — осведомится она в свою очередь. Он скажет, что, мол, в школе вместе учились. «А-а-а, — протянет она. — Вроде бы, что-то смутно припоминаю», но всем своим видом покажет, что говорит это исключительно из вежливости.
И вот оно — осуществление желанной мести. А потом она будет усердно работать, а когда дело пойдёт, как задумано, Мария посвятит себя тому, важнее чего нет на свете, — поискам настоящей любви, того единственного мужчины, который ждал её все эти годы и которого она пока просто еще нё успела узнать.
Мария выбросила из головы замысел книги под названием «Одиннадцать минут». Теперь надо бросить все силы на устройство будущего, а иначе, придется отложить отъезд, а это — огромный риск.
* * *
В тот день, после обеда, она отправилась к своей лучшей — и единственной — подруге-библиотекарше. Попросила книги по животноводству и фермерству. Та призналась Марии:
— Знаете, когда несколько месяцев назад вы искали у нас книги о сексе, я немного встревожилась. Ведь столько молоденьких красивых девушек поддаются иллюзии лёгких денег, забывают, что когда-нибудь состарятся и тогда уж не встретят единственного своего мужчину.
— Вы имеете в виду проституцию?
— Это, пожалуй, слишком сильно сказано.
— Я ведь вам говорила, что работаю в компании, занимающейся экспортом-импортом мяса. И всё же, если предположить, что стала бы проституткой, неужели последствия были бы столь серьёзны? Разве нельзя остановиться, вовремя бросить?.. В конце концов, кто в юности не совершал ошибок?
— Так говорят все наркоманы: «Нужно только вовремя бросить». И никому это ещё не удавалось.
— Видно, что в молодости вы были очень хороши собой... Вы родились в стране, которая уважает своих граждан... Этого достаточно, чтобы чувствовать себя счастливой?
— Я горжусь тем, как преодолела препятствия, оказавшиеся на моём пути, — сказала библиотекарша и чуть помедлила, раздумывая, стоит ли продолжать. Что ж, этой девушке её история может оказаться полезна.
— У меня было счастливое детство, я училась в одной из лучших бернских гимназий, потом переехала в Женеву, поступила на службу, вышла за человека, которого полюбила. Я всё делала для него, а он — для меня, но время шло, и ему пришлось выйти на пенсию.
И когда он получил возможность делать всё, что ему нравится, я заметила: с каждым днём его глаза становятся всё печальней — наверно, потому, что за всю свою жизнь он никогда не думал о себе.
Мы никогда не ссорились всерьёз, жили тихо, без бурь и потрясений: он никогда мне не изменял, всегда относился ко мне с уважением.
Мы жили нормальной жизнью