себя.
Такая вот действовала круговая порука.
Отношения между девицами были вполне товарищеские, но близости особой не возникало: о себе рассказывалось скупо.
В тех редких разговорах, которые вела Мария со своими коллегами, ни разу не уловила она ноты горечи, виноватости или печали — девицы воспринимали свою жизнь, как данность и не роптали.
Был и лёгкий оттенок вызова — они, словно гордились тем, как сложилась их судьба, тем, что противостоят миру, что независимы и уверены в себе.
Отработавшая неделю «новенькая» переходила в разряд «профессионалок» и получала указания насчёт того, что ей следует всемерно укреплять узы брака (проститутка не должна угрожать святости семейного очага), что в «нерабочее время» принимать приглашения нельзя ни в коем случае, что выслушивать клиента надо не перебивая и со своими суждениями особенно не лезть, а в кульминационный момент — постонать (Мария узнала, что так поступают все, ей же об этом сразу не рассказали потому, что это — один из секретов ремесла), что на улице надо здороваться с полицейскими, а разрешение на работу — продлевать аккуратно и своевременно, а медицинское освидетельствование — проходить в срок.
И, наконец, что не следует слишком уж задумываться над тем, как выглядит твоя работа, с точки зрения морали и закона: работа — она и есть работа. И точка.
В ожидании клиентов, Мария неизменно открывала книгу, а потому вскоре прослыла «интеллектуалкой».
Поначалу её спрашивали, не про любовь ли книжка, но когда девицы убедились, что она штудирует такие скучные и сухие материи, как психология, экономика, а с недавних пор — ещё и усадебное хозяйство, её оставили в покое, и она могла без помехи читать и делать выписки.
Благодаря тому, что Мария, у которой образовался многочисленный круг постоянных клиентов, появлялась в «Копакабане» ежедневно, она снискала благоволение Милана и зависть своих коллег, шушукавшихся у неё за спиной о том, что она — тщеславна, высокомерна и думает только как бы побольше денег заработать.
Что ж, последнее было отчасти верно, но ей всегда хотелось спросить: «А вы-то здесь не за тем ли самым?»
Ну да, в конце концов, брань, фигурально выражаясь, на вороту не виснет — зависть и недоброжелательство суть неизменные спутники успеха. Лучше вообще не обращать внимания на эти пересуды, а сосредоточиться на выполнении двух задач — в намеченный срок вернуться в Бразилию и купить фазенду.
Ральф Харт теперь ни днём, ни ночью не шёл у неё из головы, и Мария впервые в жизни была счастлива своей отсутствующей любовью — при том, что корила себя за признание, грозившее потерей всего.
Потерей? А что ей терять, если она ничего не просит взамен?! Она вспомнила, как заколотилось у неё сердце, когда Милан вскользь заметил, что Ральф был — или остался? — «особым клиентом». Что это могло значить? Она терзалась от сознания измены и ревновала.
Разумеется, ревность — это в порядке вещей, хотя жизнь уже успела научить её, что не следует думать, будто кто-то кому-то может принадлежать.
А тот, кто, всё-таки, считает, что это так, просто обманывает сам себя. И потом, она не может совладать с ревностью, и у неё нет по этому поводу каких-либо свежих идей. И она не считает ревность проявлением слабости.
Самая сильная любовь — та, которая не боится проявить слабость. Как бы там ни было, если это — настоящая любовь (а не самообман, не способ отвлечься или провести время, ибо оно в этом городе тянется бесконечно), то свобода, рано или поздно, победит ревность, уймёт причиняемую ею боль, потому что боль — тоже в порядке вещей.
Каждый, кто занимался спортом, знает: хочешь добиться результата — будь готов к ежедневной дозе боли, к тому, что тебе будет плохо.
Поначалу кажется, что это — совершенно ни к чему, что это приносит только ломоту в мышцах, но, с течением времени, начинаешь понимать: нет, это входит в программу, не испытав боли и ломоты, не сможешь обрести лёгкость и силу, а потом приходит минута, когда ты чувствуешь — без боли ты не достигаешь желаемого результата.
Опасность таится в том, что порой мы обожествляем боль, даём ей имя человека, думаем о ней непрестанно, но от этого Мария, слава Богу, уже научилась избавляться.
Научиться-то научилась, однако, довольно часто ловила себя на том, что думает: где сейчас Ральф, почему не видится с ней, не счёл ли он глупостями её фантазии на темы поезда и задавленного вожделения? Быть может, услышав её признание