Она росла и хорошела, и особенную прелесть придавал ей её загадочно-печальный вид, чрезвычайно привлекавший мужчин.
И она встречалась с одним, потом с другим, увлекалась, предавалась мечтам — и страдала, хоть и поклялась самой себе, что никогда больше ни в кого не влюбится.
Во время одного из свиданий лишилась она невинности: всё произошло на заднем сиденье автомобиля, она и очередной ее кавалер целовались и обнимались с большим жаром, и, когда юноша проявил изрядную настойчивость, Мария, все подруги которой давно уже потеряли девственность, уступила ему.
Не в пример мастурбации, возносившей её на седьмое небо, настоящий секс не принес ничего, кроме болезненных ощущений, да ещё досады по поводу юбки, испачканной кровью — еле-еле удалось потом отстирать.
Никакого сравнения с первым поцелуем, с теми волшебными мгновениями — кружились цапли, солнце садилось, звучала в отдалении музыка... нет, она не хотела больше вспоминать про это.
Она ещё несколько раз переспала с этим юношей после того, как пригрозила ему — сказала, что отец, как узнает, что её изнасиловали, и убить может, — и превратила его в какое-то учебное пособие, пытаясь всеми возможными способами понять, где же таится удовольствие от секса с партнёром.
Пыталась да не смогла: мастурбация удовольствия доставляла гораздо больше, а хлопот — гораздо меньше. Однако, не зря же журналы, телепрограммы, книги, подруги, ну все, решительно все, как сговорившись, в один голос твердили ей, что мужчина необходим.
Мария даже заподозрила, что у неё что-то не в порядке в этой сфере, ещё больше сосредоточилась на уроках и на известный срок выкинула из головы это чудесное, это убийственное явление под названием Любовь.
Запись в дневнике Марии, сделанная, когда ей было 17 лет:
Моя цель — понять, что такое любовь. Знаю, что, когда любила — чувствовала, что живу, а то, что со мной теперь, может, и интересно, однако, не вдохновляет.
Но любовь так ужасна — я видела, как страдали мои подруги, и не хочу, чтобы подобное случилось со мной. А они раньше подшучивали надо мной и моей девственностью, а теперь спрашивают, как это мне удается подчинять себе мужчин.
Я молча улыбаюсь в ответ, потому что знаю — это лекарство хуже самой болезни: просто я не влюблена.
С каждым прожитым днём всё ясней мне становится, до чего же мужчины слабы, переменчивы, ненадёжны, как просто сбить их с толку и застать врасплох... а папаши кое-кого из моих подруг уже подкатывались ко мне, да я их отшила.
Раньше я бы возмущалась и негодовала, а теперь понимаю, что такова уж она, мужская природа.
И хотя моя цель — понять, что такое любовь, и хотя я страдаю из-за тех, кому отдавала своё сердце, вижу ясно: те, кто трогают меня за душу, не могут воспламенить мою плоть, а те, кто прикасается к моей плоти, бессильны постичь мою душу.
Часть 2
Марии исполнилось девятнадцать, она окончила школу, устроилась продавщицей в магазин, торговавший тканями, где в неё влюбился хозяин, — но девушка, к этому времени, уже в совершенстве владела искусством использовать мужчин.
Она ни разу не позволила ему никаких вольностей — не дала ни обнять, ни прижать, — но постоянно дразнила его и разжигала, зная силу своей красоты.
А что это такое — «сила красоты»? И как живётся на свете некрасивым женщинам? У Марии было несколько подруг, которых никто не замечал на вечеринках, которых никто не спрашивал: «Как дела?»
Невероятно, но факт — эти дурнушки несравненно меньше ценили перепадавшие им крохи любви, молча страдали, когда оказывались отвергнутыми, и старались смотреть в будущее, находя что-то ещё, помимо необходимости краситься и наряжаться, чтобы кому-то там понравиться.
Они были куда более независимы и жили в ладу с самими собой, хотя, на взгляд Марии, мир должен был им казаться совершенно невыносимым.
Ну, а она вполне сознавала, насколько хороша. И хотя, советы матери она обычно забывала, один, по крайней мере, прочно засел у нее в голове: «Красота, доченька, — не вечна».
И потому, она продолжала играть с хозяином в кошки-мышки, не отталкивая его окончательно, но и не давая слишком уж приблизиться, так что игры эти принесли ей значительную прибавку к жалованью (она ведь не знала, сколько времени удастся ей держать его в ожидании того дня, когда ему удастся затащить ее в постель), и это — не считая сверхурочных (в конце концов, хозяину приятно, когда она — рядом, к тому же, он опасался,