ворчлив и брюзглив, часто раздражался по пустякам, и Хайди хотела знать, как бы она могла сделать его счастливым.
Незнакомец сделал несколько точных и оригинальных замечаний, рассказал, к случаю, какую-то историю, но то, что она упомянула мужа, не очень его обрадовало.
«Вы — очень интересная женщина», произнёс он фразу, которую она не слышала уже много лет.
Она не знала, как реагировать на это, и писатель, видя её замешательство, заговорил о пустынях, о горах, о затерянных в глуши городках, о женщинах под покрывалом или обнажённых по пояс, о воинах, морских разбойниках, мудрецах.
Пришёл поезд. Они сели рядом, и Хайди была уже не замужняя дама, мать троих детей, владелица шале на берегу озера, а искательница приключений, едущая в Женеву впервые в жизни.
Она разглядывала проплывавшие в окне вагона горы, реку, и ей было хорошо от близости мужчины, желающего соблазнить её (потому что все мужчины только о том и думают) и потому старающегося изо всех сил произвести на неё впечатление.
Она думала о том, в скольких других мужчинах угадывала она это желание, никогда не давая никому ни малейшего шанса, — но сегодня мир стал иным, а она — подростком тридцати восьми лет от роду, с замиранием сердца наблюдающей за тем, как её обольщают. Ничего прекрасней не испытывала она никогда.
Осенней порой её жизни — пожалуй, слишком рано пришла она, эта пора, — когда казалось, что сбылось уже всё, о чём загадывала, появился этот человек и, не спросив разрешения, приблизился вплотную.
Сойдя на перрон женевского вокзала, она показала ему отель (самый скромный, как он настойчиво повторял, потому что должен был улететь на родину в тот же день и не желал ни на час задерживаться в безумно дорогой Швейцарии), а он попросил её дойти с ним до номера, посмотреть, всё ли там в порядке.
Хайди согласилась, хоть и догадывалась, что её ждёт. Едва за ними закрылась дверь, они принялись целоваться с неистовой страстью, он сорвал с неё одежду и — Боже милосердный! — оказалось, что этот писатель знает тайные тропы, ведущие женщину к наслаждению.
Видно было, что все страдания женщины и причины того, что называется умным словом «фрустрация», для него — открытая книга.
Они предавались любви целый день, и лишь когда начало смеркаться, очарование рассеялось, и Хайди произнесла фразу, которую, будь её воля, не произнесла бы никогда:
«Я должна идти домой. Меня ждёт муж».
Он закурил. Оба некоторое время молчали, и никто из них не сказал «Прощай». Хайди поднялась и вышла из номера, не оглядываясь и зная — что бы ни было сказано, будет бессмысленно.
Больше она никогда не видела этого человека, но преждевременной осенью своей жизни на несколько часов перестала быть верной женой, хозяйкой дома, любящей матерью, образцовой служащей, преданной спутницей жизни — и превратилась просто в женщину.
Ещё несколько дней после этого, муж то и дело удивлялся, что она сама на себя непохожа — то непривычно весела, то странно задумчива: он не мог толком объяснить, что его удивляет. Но прошла неделя, и всё стало, как всегда.
«Как жалко, что я не рассказала свою историю этой бразильской девочке, — думала Хайди сейчас. — А впрочем, она бы всё равно ничего не поняла, потому что продолжает жить в мире, где ещё существует верность, а клятвы в любви даются навечно».
Запись в дневнике Марии:
Не знаю, что он подумал в тот вечер, когда открыл дверь и увидел, что я стою на пороге с двумя чемоданами.
— Не пугайся, — поспешила я успокоить ею. — Я не жить к тебе приехала. Давай поужинаем.
Он молча помог мне войти, внёс мои вещи, а потом, не сказав даже «Как я рад тебя видеть!», или «Вот не ждали, не гадали», или ещё что-то в этом роде, сгрёб меня в охапку и начал целовать, дотрагиваясь до моего тела там и тут, обхватил ладонями мои груди, запустил руку под трусики — словно ждал этого момента бесконечно долго и боялся, что он не наступит никогда.
Не дав мне и слова сказать, он торопливо сорвал с меня одежду, повалил на пол, и вот так, прямо здесь, в холле, безо всяких приличествующих случаю церемоний и околичностей, на холодном ветру, задувавшем из-под двери, мы в первый, раз занялись любовью.
Я подумала было — не остановить ли его, не переместиться ли в какое-нибудь более удобное место, не сказать ли, что у нас есть время, чтобы исследовать бескрайний мир нашей чувственности, но ничего не предприняла, ибо хотела, чтобы он овладел мной, как можно скорее,