Пауло Коэльо

Одиннадцать минут

о природе женской сексуальности, ты хочешь помочь мне свершить плаванье по твоей плоти, ты твердишь, что необходимы терпение и время.

Я согласен, но не приходило ли тебе в голову, что мы с тобой устроены по-разному — и разное время требуется тебе и мне? Не попенять ли тебе на Господа Бога, создавшего нас такими?

Когда мы встретились, я попросил, чтобы ты научила меня сексу, потому что желание во мне угасло. Знаешь, почему это произошло?

Потому что, на протяжении нескольких лет, каждое, как принято выражаться, сношение оканчивалось для меня нестерпимым разочарованием, непобедимым унынием — ибо я давно уже понял, что не способен подарить моим возлюбленным то наслаждение, которое дарят мне они.

Мне очень не понравилось это «моим возлюбленным», но я, не подав вида, что задета, закурила.

— Я не решался попросить никого из них: «Открой мне тайны твоей плоти».

Но когда мы встретились, я увидел исходящий от тебя свет и подумал: жизнь моя дошла до такой черты, за которой мне уже нечего терять, и я должен быть честен с самим собой и с женщиной, которую хочу видеть рядом.

Сигарета доставляла мне какое-то непривычное удовольствие, а если бы Ральф предложил мне вина, было бы совсем замечательно. Однако он, вероятно, не желал отвлекаться.

— Почему вместо того, что ты делал со мной, мужчины, даже не пытаясь понять, какие ощущения я испытываю, думают только о сексе?

— С чего ты взяла, будто мы думаем только о сексе? Совсем наоборот: годами — годами! — мы пытаемся убедить самих себя, что секс важен для нас.

Мы учимся любви у проституток или у девственниц, рассказываем о своих романах каждому, кто согласится слушать, постарев, тщеславимся юными любовницами — и всё это лишь для того, чтобы показать другим: да, мы именно те, какими хотят видеть нас женщины.

Но, вот что я тебе скажу — ничего подобного! Мы ни черта в этом не смыслим! Мы пребываем в уверенности, что секс и эякуляция — это одно и то же.

Мы — необучаемы, потому что стесняемся сказать женщине: посвяти меня в тайны твоего тела.

Мы — необучаемы ещё и потому, что и женщинам недостаёт отваги сказать: познай меня. Мы повинуемся простейшему инстинкту выживания — и дело с концом. Тебе это покажется полной нелепостью, но знаешь ли, что для мужчины важнее секса?

«Деньги. Власть», подумала я, но промолчала.

— Спорт. А знаешь ли почему? Потому что мужчине внятен язык, на котором говорит тело другого мужчины. Наблюдая за состязанием, мы видим — вернее, слышим — диалог, который ведут понимающие друг друга тела.

— Это безумие.

— Безумие — может быть. Но не бессмыслица. Замечала ли ты, что чувствовали мужчины, с которыми ты была?

— Замечала. Все они были не уверены в себе. Все испытывали страх.

— Да нет, кое-что похуже страха. Они были уязвимы. Они, как говорят боксеры, «открывались». Они сами толком не понимали, что делают, но от всех, от всех решительно — от друзей, да и от самих женщин — постоянно слышали, как это важно.

«Секс, секс, секс» — вот на чём вертится мир, вот на чём зиждется жизнь, вот о чём твердят реклама, фильмы, книги. И никто не знает, о чём идёт речь. А знают все — ибо инстинкт сильней нас всех вместе взятых, — что это должно быть сделано. Точка.

Ну, хватит, мелькнуло у меня в голове. Сначала я, для самозащиты, пыталась читать лекции по сексу, теперь он взялся за то же самое, но чем умнее и учёнее звучали наши словеса — а ведь человек так устроен, что всегда старается произвести впечатление на своего ближнего, — тем яснее становилось, что всё это — полнейшая чушь, недостойная нашего с ним чувства.

Я притянула, привлекла его к себе тем, что — независимо от моих мыслей по поводу самой себя или вне связи с его словами обо мне — жизнь очень многому меня научила.

При начале времён, всё было любовью и полным растворением друг в друге. Но, вслед за тем, появляется змей и говорит Еве: отданное тобой будет тобой потеряно.

Вот так было и со мной — я ещё в школе была изгнана из рая и, с тех самых пор, всё ищу способ сказать змею, что он ошибся и что жить — гораздо важнее, чем хранить себя для себя. Но, видно, всё же, прав был он, а я ошибалась.

Я опустилась на колени, сняв с него, мало по малу, всё, что на нем было, и увидела поникший, будто дремлющий, член Ральфа. Его самого нисколько не смущало это обстоятельство, и я принялась целовать его ноги, начиная со ступней.