и чувствуя, как в душе у неё страх перемешивается с восторженным ожиданием чего-то чудесного.
Потом поднялась и зашагала следом за незнакомцем, не сомневаясь, впрочем, что постигнет её очередное разочарование: так уже бывало — и всякий раз начиналось с многообещающей встречи, чтобы, вскоре, превратиться в несбыточную мечту о любви.
А чужеземец, тем временем, подвел её к валуну, напоминавшему букву «У», показал Шанталь на холмик недавно вскопанной земли и попросил, чтобы девушка поглядела, что же там зарыто.
— Испачкаюсь, — сказала Шанталь. — Руки перепачкаю и платье.
Чужеземец подобрал с земли ветку, сломал её и протянул Шанталь. Та удивилась, но, решив без спора делать всё, что тот просит, принялась копать.
Через пять минут перед ней оказался желтоватый, в комьях налипшей земли брусок.
— Похоже на золото, — сказала она.
— Это и есть золото. Моё золото. Пожалуйста, закопай его.
Шанталь послушалась. Чужеземец подвел её к другому тайнику. Она снова принялась раскапывать землю, и на этот раз её поразило, сколько же золота предстало её глазам.
— Это тоже золото. И оно тоже принадлежит мне.
Шанталь приготовилась было забросать яму землей, однако чужеземец попросил всё оставить как есть. Потом он присел на камень, закурил и уставился куда-то вдаль.
— Зачем вы мне это показали? — спросила Шанталь.
Он молчал.
— Кто вы такой? И что вы делаете в Вискосе? Для чего показали мне золото? Разве вы не понимаете, что я могу всем рассказать о том, что скрыто на склоне этой горы?
— Слишком много вопросов сразу, — ответил чужеземец, не сводя глаз с горы и будто не замечая присутствия Шанталь. — Ну а насчёт того, чтобы рассказать всем... Мне только этого и надо.
— Вы ведь обещали мне ответить на все вопросы, если я приду сюда.
— Прежде всего, не надо верить обещаниям. А на свете их так много — обещают богатство, спасение души, любовь до гроба. Есть люди, которые считают себя вправе посулить всё что угодно. Есть другие — те соглашаются поверить в любые посулы, лишь бы они гарантировали им иную, лучшую участь.
Ты относишься к ним. Те, которые обещают и обещания не выполняют, в конце концов, становятся бессильными и никчемными. И это же происходит с теми легковерными, что хватаются за обещанное.
Он намеренно всё осложнял, ибо вёл сейчас речь о своей собственной жизни, о той ночи, что изменила его судьбу, о лжи, которую вынужден принять, потому что правду принять было невозможно. А если он хотел, чтобы смысл его слов дошел до Шанталь, говорить с нею надо было на её языке.
Однако, девушка понимала почти всё. Чужестранец, как и всякий мужчина в годах, наверняка думал только о том, как бы переспать с молоденькой. Как и всякое человеческое существо, он был уверен, что за деньги можно получить всё.
Как и всякий приезжий, он полагал, что провинциальные девушки столь наивны и неискушенны, что согласятся на любое предложение — реально прозвучавшее или подразумеваемое в воображении — хотя бы потому, что оно означает, по крайней мере, возможность когда-нибудь выбраться из захолустья.
Не он первый и, к сожалению, не он последний, кто пытается соблазнить её так просто и грубо. Шанталь смущало только одно — слишком уж много золота он предлагал ей: она никогда и не думала, что стоит так дорого, и это одновременно и льстило ей, и вызывало у неё ужас.
— Я не ребёнок, чтобы верить обещаниям, — отвечала она, желая выиграть время.
— И, тем не менее, верила и продолжаешь верить.
— Вы ошибаетесь; я знаю, что живу в раю, я читала Библию и не повторю ошибки Евы, которая не хотела довольствоваться тем, что имела.
Разумеется, она говорила неправду и, в глубине души, уже начинала тревожиться, что чужеземец потеряет к ней интерес и уйдёт прочь.
На самом-то деле, это она заманила чужеземца в ловушку, подстроив эту встречу в лесу и выбрав себе такой стратегически выгодный пункт, чтобы, на обратном пути, он никак не мог разминуться с нею, — так, чтобы было с кем поговорить, было от кого услышать обещание, а потом несколько дней кряду предаваться мечтам о том, что вот, может быть, придёт новая любовь и она навсегда покинет долину, где родилась.