Пауло Коэльо

Дьявол и сеньорита Прим

скорей, — послышался голос хозяйки гостиницы. — Час настал.

— Иду-иду.

Он надел пиджак, спустился в бар и сказал хозяйке:

— Золото у меня. Но, во избежание недоразумений, хочу предупредить — вам, должно быть, известно, что кое-кто осведомлен о том, где я нахожусь.

Если вы решите избрать другую жертву, можете быть уверены, что полиция нагрянет именно сюда. Вы ведь сами видели, как я несколько раз звонил по телефону, не так ли?

Хозяйка гостиницы молча кивнула.

* * *

Д

о кельтского монолита было полчаса ходьбы. На протяжении нескольких веков люди считали, что это — всего лишь огромный, отполированный дождями и льдом камень причудливой формы, в незапамятные времена поваленный ударом молнии.

Ахав устраивал там заседания городского совета, ибо, скала напоминала стол, самой природой установленный на свежем воздухе.

Так продолжалось до тех пор, пока кто-то из членов научной экспедиции, которую правительство направило в Вискос с целью изучить наследие кельтов, не обратил внимание на этот камень.

Тотчас прибыли археологи, принялись измерять, проводить расчёты и раскопки, спорить. Наконец, пришли к выводу о том, что некое кельтское племя почитало это место, как священное. Впрочем, какие ритуалы и церемонии там проводились, оставалось неизвестным.

Одни учёные считали, что прежде там было нечто вроде астрономической обсерватории; другие утверждали, что на камне устраивались радения в честь богини плодородия и жрецы совершали ритуальные совокупления с девственницами.

Дискуссия длилась около недели, а потом учёные отправились в какое-то более интересное для них место, так и не придя к окончательному выводу.

Мэр Вискоса, вскоре после своего избрания, заказал и опубликовал в местной газете репортаж о кельтском наследии, надеясь, что он привлечёт в город туристов, однако, тропы были труднопроходимы, а редким смельчакам в награду за мужество Вискос мог предложить всего-навсего огромный лежачий камень, тогда как соседние городки и деревни — нечто гораздо более привлекательное: изваяния, надписи и прочее.

Так что, ничего из этой затеи не вышло, и, спустя небольшое время, монолит вернулся к исполнению своих прежних функций — стал служить столом, за которым на еженедельных пикниках пировали жители Вискоса.

Во многих домах Вискоса в тот день звучали споры, посвящённые одному и тому же: мужья собирались идти одни, а жёны отстаивали своё право принять участие в «таинстве жертвоприношения», как с некоторых пор стало называться готовящееся преступление.

Мужья говорили — мол, опасно, никто не знает, каких бед может натворить огнестрельное оружие. Жены же утверждали, что движет их супругами лишь себялюбие, и следует уважать их женские права, ибо, мир давно уж не тот, каким представляют его себе мужчины.

В конце концов, мужья сдавались, а жёны торжествовали победу.

И вот теперь, по направлению к монолиту ползла цепочка огоньков, количество которых в точности соответствовало числу обитателей Вискоса, и, поскольку чужестранец нёс факел, а Берта — ничего не несла, было этих огоньков ровно 281.

Каждый мужчина в одной руке нёс фонарь или лампу, а в другой — охотничье ружьё, переломленное пополам, чтобы не произвести случайного выстрела.

Берта была единственной, кому не надо было своими ногами добираться к месту сбора, — она безмятежно спала в импровизированном паланкине, который с большим трудом несли двое дровосеков.

«Хорошо ещё, что не придётся тащить такую тяжесть назад, — размышлял один из них. — В неё всадят столько свинца, что вес её утроится».

Он прикинул, что каждый заряд обычно содержит шесть маленьких свинцовых шариков. Если все выстрелы попадут в цель, то есть, в тело старухи, в нём окажется 522 дробины, и свинца, значит, будет больше, чем крови.

Дровосек почувствовал в этот миг, как забурлило у него в животе, и решил, что ни о чём больше думать не станет до понедельника.

По дороге никто ни с кем не разговаривал, никто никому не смотрел в глаза, словно все загодя договорились относиться к происходящему, как к некоему кошмарному сну, который следует забыть — и чем раньше, тем лучше.