именем и большими деньгами, если ответ на свой вопрос он может получить, порывшись в книгах, поучившись в университете или просто принаняв какого-нибудь знаменитого философа.
Чужеземцу пришлась по вкусу сообразительность Шанталь. Вот и славно: он опять — впрочем, как и всегда — сделал правильный выбор.
— Я пришёл в Вискос потому, что у меня созрел план. Я как-то видел в театре пьесу Дюрренматта, ты наверняка знаешь такого?
Это была чистейшая провокация: совершенно ясно, что девушка понятия о нём не имеет, но сейчас же снова примет безразличный вид, словно отлично понимает, о ком идёт речь.
— Ну, дальше, — сказала Шанталь с напускным равнодушием.
— Рад, что ты знаешь это имя, но, с твоего позволения, напомню, о какой именно пьесе я толкую, — он тщательно обдумывал каждое слово, добиваясь того, чтобы фраза звучала без преувеличенного цинизма, но с твёрдостью, присущей речам того, кто лжёт сознательно и намеренно.
— Действие там происходит в маленьком городке, куда приезжает некая дама, которая раньше там жила, причём приезжает она исключительно с одной целью — унизить и уничтожить человека, в молодости отвергшего её.
В подоплёке всей её жизни, её замужеств, вполне осуществившегося стремления разбогатеть, лежит одно желание: отомстить тому, кто был её первой любовью.
«И вот тогда, я затеял свою собственную игру — решил прийти в какое-нибудь захолустное местечко, отъединённое от всего мира. Туда, где люди смотрят на жизнь радостно, мирно, сочувственно. Прийти — и попробовать сделать так, чтобы они нарушили кое-какие основные заповеди».
Шанталь повернула голову и стала смотреть на горы. Она поняла: чужеземец догадался о том, что имя Дюрренматта ей ничего не говорит, и теперь с опаской ждала, не спросит ли он её о заповедях, а она всегда была далека от религии и потому понятия о них не имела.
— В этом городе все люди, начиная с тебя, — честные, — продолжал чужеземец. — Я показал тебе слиток золота, которое могло бы сделать тебя независимой, позволило бы уехать отсюда, путешествовать по свету — словом, дало бы всё, о чём мечтают девушки из глухих маленьких городков.
Золото останется здесь, а ты, зная, что оно принадлежит мне, если пожелаешь, всё же, сможешь забрать его. А когда заберёшь, то преступишь заповедь «Не укради».
Девушка поглядела на него.
— Ну а что касается десяти других слитков, то, благодаря этому золоту, все жители Вискоса, до конца дней своих, избавились бы от необходимости работать, — продолжал чужеземец.
— Я не попросил тебя забросать слитки землёй, потому что намереваюсь перепрятать их в такое место, знать о котором буду я один.
Я хочу, чтобы ты, когда вернёшься в город, рассказала, что видела золото и что я готов вручить его жителям. При одном условии — они должны будут сделать такое, о чём никогда и помыслить не смели.
— Например?
— Пример приводить не стану, а просто скажу: я желаю, чтобы они нарушили заповедь «Не убий».
— Что? — чуть не вскрикнула Шанталь.
— То, что слышишь. Я желаю, чтобы они совершили преступление.
Тут он заметил, что тело девушки напряглось, и понял, что в любую минуту она может вскочить и уйти, не дослушав окончания его истории. Следовало торопиться, чтобы сообщить ей всё задуманное.
— Я даю им неделю сроку. Если к исходу седьмых суток кто-нибудь из жителей Вискоса — не важно, будет ли это бесполезный старик, или неизлечимый больной, или слабоумный дурачок, с которым столько хлопот, — будет найден убитым, то я вручу золото вашему городу и приду к выводу, что все мы отягощены злом.
Если же ты украдёшь слиток, а Вискос сумеет побороть искушение — или случится наоборот, — это убедит меня в том, что есть на свете и дурные, и хорошие люди, и поставит в затруднительное положение, поскольку будет означать духовную борьбу, исход которой неясен, ибо победу может одержать и та, и другая сторона.
Ты-то сама веришь в Бога, в жизнь духа, в битву между ангелами и демонами?
Шанталь ничего не отвечала, и он понял, что рискует: вопрос не ко времени — девушка может просто-напросто повернуться к нему спиной и убежать, не дав договорить. Так что довольно иронии, пора переходить прямо к делу.