общую систему. Главное, что следует знать: «фиолетовые» — предшественники Индиго.
Вспомните: мы целых две тысячи лет, вплоть до середины XX века, были очень религиозны. Мы даже не пользовались словом «метафизика», хотя его и придумал ещё Аристотель.
Религия значила для нас намного больше, и даже в середине XX века то, что мы сейчас называем «метафизикой», именовалось «спиритуализмом» — это влияние протестантства, христианской веры.
А люди «со странностями», наряду с проститутками, пребывали под надзором полиции нравов. Таким образом, мы превратились в вольных мыслителей и перестали цепляться за Библию — ну, скажем, сто лет назад.
А о цветах вообще никто не говорил, и о развитии человеческого разума на этом уровне, и о том, что у нас есть какая-то задача во Вселенной, — об этом тоже никто не говорил. Все мы были просто «дети Божьи».
Итак, перед нами процесс, который теперь протекает намного драматичнее и быстрее, чем когда-либо прежде. Мы всё ещё держимся за религию и всё ещё не желаем признать роль самого человека в его эволюции.
На протяжении минувшего столетия мы делали квантовые скачки в развитии нашего разума, но сейчас чувствуем себя «неполноценными», поскольку на горизонте появилось нечто новое. Это всегда меня озадачивало — ну почему подобное нас так задевает?
Мы просто стали развиваться в ускоренном темпе. Иными словами, линейная направленность нашей жизни стала оживлённее. Сейчас она проявилась. В прошлом её просто не было.
Это была лишь слабая и пологая рябь на воде, и почти никто её не ощущал. Но сейчас все сравнимо с компьютерами — с их байтами, переключениями и операциями. И мы должны это сознавать. Это интересно!
Джен: Что ж, пора поговорить о детях, Со времени нашей последней беседы прошло целых два года. Что нового вы можете рассказать о Детях Индиго? Изменилось ли что-то за это время?
Нэнси: Я думаю, они начали лучше сознавать, кто они. Как раз сейчас я занимаюсь одним явлением, которое заметила лишь в прошлом году, когда была в Европе. Дело в том, что у гуманистов есть отличительная особенность — кривые зубы.
Это, конечно, может показаться смешным. Но у гуманистов и правда часто кривые зубы, рот слишком мал для передних. И мало кому их выпрямляют. Я это заметила.
Многие из этих Индиго живут в семьях, где родители не ставят детям скобки — я уж не знаю почему, но меня это удивило, ведь многим из таких детей уже 16, 17, 18 лет, даже 20—22.
Но и у тех, кто помладше, я это тоже видела. Не знаю, будут родители ставить им скобки или нет, но дело даже не в этом. Просто у художников и концептуалистов такого нет.
Джен: Может, этим детям просто всё равно, как они выглядят?
Нэнси: У меня нет ни малейшего представления. Впрочем, я полагаю, они действительно не так склонны к лечению, как в своё время мы. Доктора уже не являются для этих детей непререкаемыми авторитетами.
Это единственная перемена, которую я заметила, — за исключением того, конечно, что Индиго становится всё больше и больше. Думаю, самые серьёзные перемены произойдут в следующие пять-шесть лет, но я сомневаюсь, что нам придется менять определения типов.
Мне кажется, нынешние характеристики будут только укрепляться.
Джен: Учитывая ваш необычный дар, не удавалось ли вам замечать какие-то новые цвета?
Нэнси: Пока нет. Но когда я столкнулась с цветом Индиго, мне сказали, что будет ещё один цвет. Пока я его не видела. Подождём.
Джен: А предположения о том, какой это цвет, у вас есть?
Нэнси: Нет, понятия не имею.
Джен: С тех пор, как мы опубликовали «Дети Индиго», в мире невероятно участились случаи детской жестокости — я имею в виду, когда дети убивают детей. Это как-то связано с феноменом Индиго?
Нэнси: Вспомните, что я говорила: когда дойдёт до ста процентов, одна половина будет создавать утопию, а другая — хаос. Другая половина начнет творить ад на земле.
Вот что я заметила: все дети, убивавшие других людей, были концептуалистами, а они, если помните, живут замыслами. Люди для них — лишь инструменты осуществления их планов.
Во всех случаях, за исключением тех двух учеников, которые (предположительно) убили своих преподавателей в колледже (речь о трагедии в Дартмаусе), но я не так много читала об этой истории, чтобы хорошо разобраться в их личной жизни и в том, что они сделали, они были из семей состоятельного среднего слоя, — так вот, в большинстве случаев, когда такое происходит, концептуалисты