она говорила: «Всё в порядке», я только начинала рыдать ещё сильнее, — я знала, что далеко не всё в порядке, и отчаянно хотела, чтобы хоть кто-нибудь мне помог. В общем, проблема была совсем не в том, что мама меня не хотела выслушать, — меня не слышали в школе.
Первые школьные годы были у меня чудесными. Чаще всего я вспоминаю о них, когда мечтаю над книгами о всяких историях, сказках и волшебстве.
Одно из самых ярких и дорогих мне воспоминаний: я лежу под деревом, усыпанным жёлтыми цветками, и читаю книгу — но вижу себя со стороны, будто наблюдаю за самой собой.
Правда, я всегда читала сказки только до половины, а потом сама придумывала им концовки. Я жила в раю, который почти не имел ничего общего с учителями. Большую часть времени я проводила наедине с собой, но мне это нравилось.
Я действительно чувствовала, что непохожа на остальных, хотя знала, что я просто «не такая» — но ничуть не хуже других и вовсе не замкнутая. Я смотрела на окружающих, видела, как они себя ведут, но сама вела себя иначе.
Моим любимым словом было «Почему?» — чаще всего в вопросах «Почему он это делает?» и «А почему я должна это делать?». Эти вопросы не означали, что я против этого или бунтую. Мне просто хотелось понять!
Всё изменилось, когда мне было лет семь-восемь. В школе начались уроки музыки.
Занятия сводились к тому, что учительница рисовала на доске ноты, а потом мы должны были отстукивать их на барабанчиках в такт её указаниям — и так снова и снова, до бесконечности.
Я, бывало, просто глядела на деревья за окном и барабанила чисто машинально. Через три недели этого занудства один семилетний мальчик повёл себя умнее и правильнее всех: просто вскочил и запустил свой пластмассовый барабан учительнице в голову.
То, что было потом, чем-то напоминало эпизоды из «Повелителя мух».
Этот стиль поведения быстро подхватили все остальные ученики, и очень скоро все учителя, пытавшиеся держать наш класс в узде, потерпели полную неудачу. Если на нас кричали, мы орали в ответ.
Одни учителя просто в бешенстве бросали наш класс, другие даже не пытались нас чему-то учить и тратили весь урок на попытки взять нас под контроль.
Сама я большую часть времени сидела «на Камчатке» и делала уроки, которые задавала мне дома мама. Однажды я даже заперлась в классе — да так, что директору пришлось приходить и отпирать замок.
Потом она отвела меня к себе в кабинет и накричала, на что я ответила ледяным тоном: «Миссис N (учительница) глупая и ничего не делает».
Наконец мама добилась того, чтобы меня перевели в другой класс, где преподавала самая старая, строгая и страшная на вид учительница. И она мне понравилась!
Если честно, чаще всего мы просто садились в ряд и нараспев декламировали таблицу умножения, но ещё она учила нас, как вышивать и готовить яблоки в глазури на Рождество.
Писать прописью мы учились так: мы писали что-то печатными буквами, она переписывала это прописными, а мы потом опять писали, копируя её каллиграфический почерк. Она придерживалась традиционных форм обучения, но она любила нас, заботилось о нас — и потому мы тоже её любили.
К сожалению, в конце того учебного года она ушла на пенсию, и пришлось вернуться к тому, что было... Я отказывалась ходить в школу!
В школе маме говорили, что я просто расстроена недавним разводом своих родителей. Мама приняла это близко к сердцу и отвела меня к психотерапевту.
Тот поступил просто чудесно: сразу сказал маме, что она — замечательная мать, и моя травма вызвана тем, что творится в школе, а не дома.
Тогда мама начала разбираться в школьных порядках, чтобы понять общую ситуацию и изменить её, но ей на каждом шагу давали от ворот поворот. В конце концов, она просто перевела меня в другую школу.
Я, правда, не очень-то «вписалась» в новый коллектив, но теперь, по крайней мере, получала приличную порцию образования: английский язык, науки, история, литературное творчество и так далее. У меня были отличные оценки по всем предметам, хотя в первые годы школы я особенно не блистала.
Тем не менее математика была и оставалась для меня предметом трудным: мне она казалась скучной, чересчур логичной и безжизненной.
В новой школе я стала главным объектом насмешек, издевательств и «изоляции», и это задевало меня до глубины души. Вскоре я просто решила, что так уж они устроены, эти чужаки. Учителя, впрочем, в этом райском уголке были просто замечательные!