радиоуправлением. Все вещи произведены на свет в пятидесятых - шестидесятых.
Время в доме шло очень странным образом - так же, как и старинные часы в гостиной. Люди приходили сюда, когда им заблагорассудится, и, подтягивая гири, заводили часы. Покуда гири оттягивали пружину, часы мелодично тикали, и Время шло. Потом гири опускались, одна за другой, до самого пола - и Время останавливалось. Гиря за гирей, горка застывающего Времени росла под часами на полу, словно чья-то теряющая краски жизнь.
Прихватив в кладовке несколько старых журналов о кино, я возвратился в комнату, плюхнулся на диван и начал рассеянно перебирать страницы. В одном изжурналов я наткнулся на анонс фильма 'Аламо' - самой первой из версий, в постановке Джона Уэйна. Как сообщалось в рекламе, еще до выхода на экраны картина получила 'всемерную поддержку и благословение' самого Джона Форда. 'Я, - заявлял тут же Джон Уэйн, - хочу делать кино, которое осталось бы в сердце каждого американца!' Бобровая шапка на макушке Уэйна говорила о полнейшем отсутствии вкуса у ее хозяина.
Подруга вернулась из кухни с чашками в руках, и мы стали пить кофе, сидя лицом к лицу. Капли дождя молотили в окна мелкой унылой дробью. Время, все больше сгущаясь, перемешивалось с зябкими сумерками и затапливало комнату, как какой-то вязкий мазут. Желтый свет лампы рассыпался мелкой пыльцой и растворялся в черном воздухе без следа.
- Устал? - спросила подруга.
- Да, пожалуй... - рассеянно ответил я, разглядывая пейзаж за окном. - Так вот ищешь что-то, стремишься куда-то, и вдруг раз - и приехали, больше никуда не нужно идти... Странное чувство, трудно сразу привыкнуть. А главное - долину-то с фотографиями мы нашли, а ни Овцы, ни Крысы здесь нет!
- Ты ляг поспи. А я пока поесть приготовлю...
Она сходила на второй этаж, принесла одеяло и укрыла меня. Потом разожгла керосинку, вставила мне в губы сигарету и поднесла огонь.
- Не грусти. Все будет очень хорошо, вот увидишь!
- Спасибо тебе... - сказал я.
И она растаяла в проеме кухонной двери.
Я остался один - и тело неожиданно налилось странной тяжестью. Сделав пару затяжек, я потушил сигарету, накрылся одеялом с головой и закрыл глаза. Уснул я почти мгновенно.
5. ОНА СПУСКАЕТСЯ С ГОР. ВАКУУМ В ЖЕЛУДКЕ
Часы пробили шесть, и я проснулся. Лампа не горела, в комнате висели густые предзакатные сумерки. Тело затекло так, что я не ощущал ни внутренностей, ни кончиков пальцев. Будто чернильные сумерки просочились сквозь кожу и своей тяжестью пропитали меня изнутри.
Дождь снаружи, похоже, кончился - было слышно, как за окнами щебетали птицы. В полумраке гостиной лишь жар керосиновой печки вяло-ленивым сиянием отражался на белой стене. Я поднялся с дивана, зажег ночник на полу, прошел в кухню и выпил один за другим два стакана холодной воды. На газовой плите стояла кастрюля с тушенкой в сметане. Стенки кастрюли еще хранили тепло. В пепельнице я увидел два окурка ее ментоловых сигарет. Окурки были вдавлены в стекло с такой силой, будто ими пытались просверлить пепельницу насквозь.
Каким-то инстинктом я почувствовал: она исчезла из дома. Ее здесь больше нет.
Я уперся ладонями в кухонный стол и попытался собраться с мыслями.
ОНА ИСЧЕЗЛА - это незыблемый факт. Не гипотеза, не одна из возможных версий происходящего. Ее действительно больше здесь не было. Сам воздух этого дома - воздух, насыщенный пустотой, - говорил мне об этом. Воздух, которого я до тошноты наглотался в своей квартире за те пару месяцев, когда жена уже ушла, а с подругой мы еще не встречались.
На всякий случай я поднялся-таки наверх, проверил все комнаты и заглянул в стенной шкаф. Никого. Исчезли ее куртка и дорожная сумка. Ее ботинок у двери я также не обнаружил. Сомнений быть не могло: она собралась и ушла. Я обшарил все места, где она могла бы оставить записку. Записки не было. Судя по тому, сколько времени я проспал, она была уже на полпути вниз по горной дороге.
ОНА ИСЧЕЗЛА - этот дикий, нелепый факт не укладывался у меня в голове. Отчасти потому, что голова плохо соображала спросонья; но если бы даже она и соображала как надо - события вокруг давно уже вышли за пределы ее понимания. Все, что мне оставалось теперь - это не вмешиваться и наблюдать за происходящим со стороны. Довольно долго я медитировал, лежа на диване, пока не осознал, что в желудке моем - космическая пустота. Никогда еще в жизни, пожалуй, я не хотел есть есть так сильно.
Я отправился на кухню, спустился по лесенке в погреб, выбрал на глаз бутылку красного вина посолиднее, откупорил и попробовал вино на язык. Вино