Лобсанг Рампа

Третий Глаз (Часть 1)

настоящий уровень жизни, то такого рода «ошибки», то есть на самом деле замечательно приготовленные блюда, отдавались нищим. После чего эти джентльмены, ублаготворенные и наевшиеся до отвала, ходили и рассказывали, как бы между прочим, как их хорошо угощали. В свою очередь соседи, не желая ударить лицом в грязь, закатывали нищей братии угощение по первому разряду. Можно было бы долго рассказывать о том, как живут нищие в Тибете. Они ни в чем не нуждаются; профессия нищего, владеющего всеми традиционными приемами, обеспечивает просто роскошную жизнь.

В большинстве восточных стран нищенство не считается позорным. Множество монахов ходят от монастыря к монастырю, прося милостыню, и эта практика считается столь же достойным занятием, как и, скажем, распространенный в других странах обычай собирать деньги на благотворительные цели. Тот, кто накормит странствующего монаха, совершает доброе дело. У нищих есть свои законы: получив, например, милостыню, они уходят и некоторое время не беспокоят щедрого хозяина.

Два наших монаха также принимали деятельное участие в приготовлениях к приему. Они заходили в кладовые, где лежали мясные туши, и возносили молитвы обитавшим в них раньше душам. Наша религия учит, что если животное погибло — даже случайно — и люди хотят его съесть, то они становятся его должниками. Долг оплачивается через духовника, который, стоя перед тушей, возносит молитвы его душе. В ламаистских монастырях и храмах есть монахи, которые только тем и занимаются, что молятся за животных. Перед долгой дорогой наши монахи просят у богов милости к лошадям, чтобы те не уставали на трудном пути. Лошадь никогда не выводят из конюшни два дня подряд. Если на ней ездили вчера, то сегодня она отдыхает. Это правило распространяется и на тягловых животных. И животные прекрасно все понимают. Если, например, по ошибке оседлали лошадь, которая работала накануне, то ее и с места не сдвинешь. Когда с нее снимают седло, она отходит в сторону и покачивает головой, как бы говоря: «Хотела бы я посмотреть на вас, если бы с вами поступили так несправедливо». С ослами дело обстоит еще хуже. Они ждут, когда на них навьючат тюки, а потом падают и перекатываются с боку на бок, норовя раздавить поклажу.

Были у нас и три кошки, постоянно занятые своим делом. Одна жила в конюшне и навела там железный порядок среди мышей. С мышами иначе нельзя — они могут так обнаглеть, что съедят и саму кошку. Другая жила на кухне. Точнее, это был кот, старый и немного простоватый. Он появился на свет преждевременно и выжил один из окота — так перепугал в 1904 году Янгхасбенд своими пушками кошку-мать. Поэтому новорожденному совершенно справедливо дали кличку Янгхасбенд. Третья кошка пользовалась репутацией весьма респектабельной матроны и жила с нами. Это был настоящий образец материнской добродетели — она ни в чем не отказывала своим шаловливым котятам. В минуты, свободные от воспитательной деятельности и материнских обязанностей, она ходила за моей матерью из комнаты в комнату, черная, маленькая, гибкая — ходячий скелет, несмотря на прекрасный аппетит. В Тибете к животным относятся очень трезво. С ними не сюсюкают, но и не рассматривают как рабов. Животное — это прежде всего живое существо, выполняющее предназначенную ему миссию и, подобно человеку, имеющее свои права. Буддизм учит, что весь скот, все живые создания обладают душой и достигают все более высоких степеней развития с каждым перевоплощением.

Ответов на приглашения мы ждали недолго. Со всех сторон к нам уже неслись всадники, размахивая палками с посланиями. Эконом каждый раз спускался вниз из своей комнаты, чтобы лично засвидетельствовать почтение посланникам знатных господ. Сорвав с палки послание, всадник тут же без передышки выпаливал и устный вариант. А затем у него подкашивались ноги и он падал на землю, разыгрывая сцену полного изнеможения. Пусть все видят — он сделал все возможное, чтобы скорее прибыть в дом Рампы! Наши слуги, окружив посланника, разыгрывали свою роль:

— Бедняга! Как он быстро скакал! Непостижимо! Да у него может разорваться сердце! Бедный и доблестный юноша!

Однажды я сильно опозорился, не к месту вмешавшись в разговор.

— Не бойтесь за его сердце, — сказал я. — Я видел, как он только что отдыхал поблизости, набираясь сил перед тем, как прискакать к нам во двор!

Из скромности я не буду рассказывать о несколько неловком молчании, которое последовало за моими словами.