Лобсанг Рампа

Третий Глаз (Часть 1)

в полусидячем положении. Я чистил инструменты, кипятил их и аккуратно раскладывал по сумкам. В ту минуту, когда я мыл руки, старец открыл глаза и слабо улыбнулся, узнав склонившегося над ним Мингьяра Дондупа:

— Я знал, что только ты сможешь помочь мне, поэтому и послал за тобой в Поталу. Мои обязанности на земле еще не выполнены, и я не готов оставить свое тело.

Мой Наставник посмотрел на него внимательно и сказал:

— Ты поправишься. Несколько дней дискомфорта, возможны приступы головной боли, а потом все пройдет, и ты снова примешься за свои дела. Но пока что кто-нибудь должен дежурить у твоей постели. Через три-четыре дня всякая опасность минует.

Я стоял у окна и с интересом наблюдал за жизнью незнакомого монастыря. Лама Мингьяр Дондуп подошел ко мне:

— Ты вел себя молодцом, мы будем вместе заниматься медициной. А сейчас пойдем знакомиться с жизнью этой общины, она очень непохожа на нашу.

Мы оставили старого настоятеля на попечение ламы и вышли в коридор. По чистоте здешнему монастырю было далеко до Шакпори. Да и дисциплина, похоже, была не на высоте. Монахи бродили туда и сюда, как мне казалось, бесцельно и бесконтрольно. По сравнению с нашими храмы выглядели менее ухоженными. Даже аромат благовоний казался здесь каким-то горьким. Во дворе играли ватаги ребятишек — в Шакпори дети почти всегда работали. Почти не слышно было щелканья молитвенных мельниц — изредка их крутили старые монахи. В общем — ни чистоты, ни дисциплины, ни порядка, к которым я уже привык.

— Ну, Лобсанг, не хочешь ли ты остаться тут и вести вольную жизнь, как и все здесь? — спросил меня учитель.

— Конечно, нет! Они похожи на толпу дикарей. Мой Наставник рассмеялся:

— Семь тысяч дикарей! Не много ли? Достаточно горстки шалопаев, чтобы бросить тень на всю общину, не так ли?

— Вполне возможно, — отвечал я. — Однако название своему монастырю они дали красивое — «Живая изгородь из шиповника», хотя я бы назвал его по-другому...

Лама смотрел на меня и улыбался:

— Думаю, ты бы навел здесь порядок.

Я лишний раз убедился в том, что в нашем монастыре царила строжайшая дисциплина, в то время как в других монахи что хотели, то и делали. Хотелось им бездельничать — они бездельничали, и никто им слова не говорил.

Монастырь Сера, или «Живая изгородь из шиповника», находился в пяти километрах от Поталы и входил в систему монастырей с общим названием «Три престола». Самым большим монастырем в этой группе считался Дрэпунг с 10 тысячами монахов. Затем шли Сера с 7500 монахами и Гэндан, где было около 6 тысяч монахов. Все три монастыря походили на настоящие города с улицами, храмами, учебными заведениями, различными административно-хозяйственными зданиями. Улицы патрулировались стражниками из провинции Кам. Сейчас, разумеется, их место заняли китайские солдаты. Шакпори был небольшим, но очень влиятельным монастырем. Как «Храм Медицины», он был в те времена средоточием медицинских наук и имел внушительное представительство в составе тибетского кабинета министров.

В Шакпори нас обучали приемам дзюдо. Я употребляю слово «дзюдо» для большей ясности, поскольку тибетское название этого вида борьбы — «Сунгтру Кьен-ка-тиль де-по ле-ле-по» — невозможно перевести. Непереводим и соответствующий технический тибетский термин — «амарее». На самом деле дзюдо — лишь начальная, элементарная ступень тибетской борьбы. Не в каждом монастыре изучали борьбу, но нам, будущим ламам-врачам, знание элементов и приемов борьбы необходимо было для самоконтроля, а также в качестве средства обезболивания или выключения сознания пациента (скажем, при хирургическом вмешательстве). Эти же навыки бывали очень кстати во время поездок в опасные районы — ведь куда только ни приходилось ездить ламам-медикам...

Старый Тзу был настоящим профессором дзюдо, возможно, лучшим борцом в Тибете. Начав обучать меня с четырех лет, он раскрыл мне многие секреты этой борьбы, известные лишь ему одному. В сущности, он передал мне все, чем сам владел, — ради удовлетворения хорошо выполненной работой. По нашим понятиям, борьба — средство самообороны и самоконтроля человека, а не способ завоевывать призы. В Тибете говорят, что сильный человек может позволить себе быть мягким и добрым, а бузотерство, бахвальство и задиристость — удел слабых.