А.Т. Барсер

Письма Махатм (Часть 2)

эпохи бывают окружены

сетью традиции, мнении и привычек, от ига которых они не в состоянии избавиться

и которые обусловливают их взаимное сходство. Эти верования управляют людьми так

же, как и вытекающие из них обычаи, руководящие всеми малейшими актами нашего

существования настолько, что даже самый независимый ум не может совершенно

освободиться от их власти. Истинной тиранией может быть только такая, которая

бессознательно действует на души, так как с нею нельзя бороться. Тиберий,

Чингисхан, Наполеон, без сомнения, были опасными тиранами, но Моисей, Будда,

Магомет и Лютер из глубины своих могил еще сильнее властвовали над душами.

Заговор может свергнуть тирана, но что он может сделать против какого-нибудь

прочно установившегося верования? В яростной борьбе с католицизмом, несмотря

даже на кажущееся сочувствие народных масс и на все способы истребления, столь

же немилосердные, как и во времена инквизиций, побежденной оказалась все-таки

великая революция. Единственные настоящие тираны, которых знало человечество,

всегда были тени умерших или же иллюзии, созданные самим же человечеством.

Нелепость многих общих верований с философской точки зрения никогда не

препятствовала их торжеству. Даже более: торжество это только и возможно при

условии, если в верованиях заключается какой-нибудь таинственный вздор; так что

очевидная нелепость некоторых современных верований никак не может

препятствовать им овладеть душою толпы.

§2. НЕПОСТОЯННЫЕ МНЕНИЯ ТОЛПЫ

Над прочно установившимися верованиями, о которых только что шла речь, лежит

поверхностный слой мнений, идей и мыслей, постоянно нарождающихся и исчезающих.

Некоторые из них держатся всего лишь один день, но даже более или менее важные

из них не продолжаются дольше жизни одного поколения. Мы говорили уже, что

изменения, которым подвергаются мнения, иногда имеют более поверхностный, нежели

существенный характер, и всегда носят на себе отпечаток характера расы.

Рассматривая, например, политические учреждения страны, в которой мы живем, мы

указывали, что самые противоположные с виду партии: монархисты, радикалы,

империалисты, социалисты и т.п. в сущности имеют совершенно одинаковый идеал,

что зависит исключительно от умственного строения нашей расы, так как в другой

расе под этим же названием подразумевается совершенно противоположный идеал.

Никакие названия, присваиваемые мнениям, ни ложное применение их в жизни не

могут изменить сущности вещей. Буржуа революции, пропитанные латинской

литературой и вперившие свои взоры в римскую республику, заимствовали у нее ее

законы, ее пуки прутьев, скрывавшие секиры, и тоги, стараясь перенять ее

учреждения и следуя во всем ее примеру. Но они не сделались римлянами от этого,

хотя и находились под влиянием могущественного исторического внушения. Роль

философа, следовательно, заключается в том, чтобы разыскать то, что уцелело от

старых верований под изменившейся внешностью, и различить, что в этом движущемся

потоке мнений надо отнести на счет общих верований и души расы.

Не обладая таким философским критерием, можно было бы думать, что толпа меняет

свои религиозные и политические убеждения очень часто и когда ей вздумается. В

самом деле, вся история, политическая, религиозная, художественная и

литературная указывает на это. Возьмем, например, очень краткий период нашей

истории, от 1790 до 1820 г. - тридцатилетний промежуток времени, захватывающий

лишь одно поколение. Мы видим, что толпа сначала была монархической, затем

чрезвычайно революционной, потом она стала империалистской и наконец опять

вернулась к монархизму. В религии в это же время толпа переходит от католицизма

к атеизму, затем к деизму и наконец возвращается к самым преувеличенным формам

католицизма. Но так поступает не одна только толпа, а и те, кто руководит ею; мы

с удивлением видим, как эти же самые члены Конвента, заклятые враги королей, не

признающие ни богов, ни монархов, становятся самыми смиренными слугами Наполеона

и с благочестием несут восковые свечи в процессиях при Людовике XVIII.

А в последующие семьдесят лет сколько перемен произошло в мнениях толпы!

Коварный Альбион становится в начале этого века союзником Франции при

наследнике Наполеона, и Россия, подвергавшаяся дважды нашему нашествию и так

радовавшаяся нашей последней неудаче, внезапно стала признаваться нами лучшим

нашим другом.

В литературе, искусствах и философии такие перемены совершаются еще быстрее.