А.Т. Барсер

Письма Махатм (Часть 2)

общих черт с убийцами

Варфоломеевской ночи. Подробности, которые я приведу здесь, позаимствованы у

Тэна, почерпнувшего их из мемуаров современников.

Неизвестно в точности кто отдал приказание или внушил идею опустошить тюрьмы

посредством избиения заключенных. Был ли то Дантон, или кто другой - все равно.

Для нас в данном случае интересен только сам факт могущественного внушения,

полученного толпой, на которую возложено было совершение убийств.

Толпа убийц состояла приблизительно из четырехсот человек и представляла собой

самый совершенный тип разнородной толпы. За исключением небольшого числа

профессиональных нищих, почти вся она состояла из лавочников и ремесленников

всех разрядов: башмачников, слесарей, парикмахеров, каменщиков, чиновников,

комиссионеров и т.д. Под влиянием такого же внушения, которое повиновался повар

в приведенном выше случае, все эти люди были совершенно уверены, что опт

совершают патриотический долг. Они выполняли двойную обязанность - судей и

палачей - и вовсе не считали себя преступниками.

Проникнутые важностью своей миссии, они прежде всего образовали род трибунала, и

в этом тотчас же выказалась вся односторонность суждений толпы и ее правосудия.

Ввиду огромного числа обвиняемых было решено, что дворяне, священники, офицеры,

придворные, одним словом, люди, одно звание которых служит уже достаточным

доказательством их виновности в глазах доброго патриота, будут убиты гуртом, без

дальнейших рассуждений и специальных решений суда; что касается других, то их

надлежало судить по внешнему виду и по их репутации. Таким образом, толпа

удовлетворила требованиям своей примитивной совести и могла уже на законном

основании приступить к убийствам, давая волю своим инстинктам свирепости,

генезис которых был мною указан выше и которые в толпе развиваются всегда в

очень высокой степени. Но эти инстинкты нисколько не мешают попеременному

проявлению совершенно противоположных чувств в толпе, например,

чувствительности, которая доходит до такой же крайности, как и свирепость.

Люди эти обладали экспансивной чувствительностью, характеризующей парижского

рабочего. Один из федератов, например, узнал, что заключенных в государственной

тюрьме оставили без воды на 26 часов. Он пришел в такую ярость, что готов был бы

растерзать нерадивого тюремщика, если бы за него не заступились сами же

заключенные. Когда импровизированный трибунал оправдывал кого-нибудь из

заключенных, стража и убийцы обнимали его с восторгом, раздавались самые

неистовые аплодисменты, а затем снова приступали к массовым убийствам. Во время

самого совершения убийств не прекращалось веселье; танцевали вокруг трупов,

устанавливали скамьи для дам , желавших видеть, как убивают аристократов. При

этом убийцы не переставали выказывать совершенно специфическое чувство

справедливости. Один из убийц заявил трибуналу, что дамы, сидящие далеко, плохо

видят, и что лишь некоторым из присутствующих выпадает на долю удовольствие бить

аристократов. Трибунал признал справедливость этого замечания, и решено было

осужденных медленно проводить между шпалерами убийц, которые будут бить их тупым

концом сабли, чтобы продлить мучения. Они кромсали совершенно обнаженные жертвы

в течение получаса и затем, когда все уже вдоволь насмотрелись, несчастных

приканчивали, вскрывая им животы.

Но в другом отношении убийцы обнаруживали такую большую щепетильность и

нравственность, которую трудно было ожидать у них. Они не брали, например, ни

денег, ни драгоценностей, найденных у своих жертв, и все это в целости

доставляли в комитеты.

Во всех таких действиях можно наблюдать первичные формы рассуждения, характерные

для души толпы. Так, перерезав от 12000 до 15000 врагов нации, толпа немедленно

подчинилась новому внушению. Кто-то высказал замечание, что и в других тюрьмах,

там, где сидят старые нищие, бродяги и молодые арестанты, много находится лишних

ртов, от которых недурно было бы избавиться; притом ведь между ними, несомненно,

должны существовать и враги народа, вроде некоей г-жи Делярю, вдовы отравителя.

Наверное, она взбешена, что сидит в тюрьме. Если бы она могла, то подожгла бы

Париж; она, уж верно, говорила это, она сказала это! Еще один удар метлы! .

Такие доводы показались настолько убедительными толпе, что все заключенные были

перебиты гуртом, и в том числе около пятидесяти детей в возрасте от 12 до 17