Архиепископ Иоанн

Христианство - дзен

А потом

— в пустыню, как Марию Египетскую... Со мной многие пойдут в пустыню. Когда я

приезжаю в Москву, они говорят мне: “Сколько же еще в этом атомном распаде?

Когда же пустыня?..” Я говорю им: “Скоро”. И ухожу в пустыню, чтобы увлечь их

туда с собой, чтобы они были блаженны. Нет ничего, кроме любви!

Пережитое мной отцы осознавали страшным преисподним опытом в пустыне:

абсолютного одиночества среди диких зверей, безнадежности, наготы... Где даже и

креста не было, не говоря о куске хлеба, и последняя одежда истлевала. А мне,

отцу, в сердце которого живет столько дорогих чад, дается такой

пустынножительный опыт! Как же одиноки мои дети, Боже мой! Я хочу принести

Христа в их пустыню и сделать их самыми счастливыми! Пустыня — преддверие

Брачных чертогов. Самое томительное ожидание — перед Пришествием, самая

мучительная боль — накануне Его объятий...

Я человек сумасшедший, я живу не на земле. И этим ценен. На земле сегодня может

жить только тот, кто живет не на земле, а на небесах или в облаке ходит. А кто

без облака, тому уже не выжить. Соткать его может только Она, и тогда человека в

три слоя окружает прозрачная крепость, которая ходит с ним вместе, одежда в

несколько раз его большая: Покров Пресвятой Девы. И ему уже ничего не страшно,

он живет в ином мире.

Из запредельной дальности, из какого-то небытия пахнет русским духом... И на

молитву приходят живые и усопшие за двухтысячелетнюю историю России. Кладбище

просветилось, и дышать стало легко. И рождаются легко, а умирают и того проще. И

уж как счастливы перейти в Лоно... А оно близко, как никогда и никому!

Когда начались роды? В час ли обращения в веру? Когда возлег на одр немощи? Или

когда услышал голос, призывающий вернуться в Отчий дом? Или когда боль стала

нестерпимой и возжаждал покоя, и возлег, и смирился, и обратил взор в вечный

мир?..

Прости, что недодал, недолюбил, недосмотрел, недоцеловал, недопокрыл... Недоумок

я такой. На что время уходило? Чем продуктивнее тратилось, тем больше впустую.

Екклезиастова печаль “или хавель хавелим” нависала надо мной...

...Какая-то комната замызганная в 20-х годах. Какой-то старый, больной,

затравленный параноик — боится всего на свете. Шкаф, фортепьяно, свеча и

икона... Понимай, как хочешь.

Съел бутерброд... Обмолвился с отцами... И потерял Тебя из виду, и забыл Тебя. И

боль прошла. Прости!..

По пути к Московскому вокзалу стояло над нами облако... Приехал в Питер. Вошел в

храм, пал на колени перед белым алтарем. На омофор положил голову и минут 20

рыдал... Потом подходил к каждому, обнимал, смотрел в глаза и говорил:

“Простите, это слезы радости!..” Царица была с нами! Подобной литургии не помню.

Струился особый свет. Санкт-петербургская благодать! И когда Царица говорила

утром за три часа до богослужения (в двухкомнатной квартире, куда нас поместили

рядом с храмом), что Она пришла в этот день увенчать Санкт-Петербург двумя

венцами (великим — от престола Ее Первосвященства и Господня, и малым — от

императорской августейшей четы) — я увидел огромный солнечный херувимский венец,

который опускался с неба и постепенно становился меньше, расщепляясь на тысячи

маленьких венцов, что, подобно нимбам, витали над головами многотысячной

толпы...

07.08.97

Содержание

Евангелие — дневник, оставленный невесте

Любовная записка, упавшая на стол невесты

Есть наставничество без готовых путей

Стон любви, или абсолютная дзеновская высота истинного христианства

Медоустая трапеза, или Евангелие восторженного осенения

Христианство осененных свыше

Дзеновские тропы Промыслителя

Патриарх дзен-буддизма с иконкой Державной в сердце

Дзен и юродство

Я бы хотел положить руку тебе на сердце

Дневник ко Господу

Молитва — как объяснение в любви к Тебе

Апостольство Его любви

Архиепископ Иоанн 'Христианство-дзен'. М., Новая Святая Русь, 1997.

(с) Все права сохранены. Православная Церковь Божией Матери Державная. Новая

Святая Русь, 1999г. (с 1980 по 1991 гг. - Самиздат, с 1991 по 1993 гг. -

Богородичный центр).