неприятна жизни, и следовательно, жизнь, в
поисках тех вещей, которые, как ей кажется, сократят тайну,
наталкивается на различные тайны, которые она должна
раскрыть. Основная тайна - это тайна отсутствия жизни, и
полной тайной является полная безжизненность.
Теперь давайте посмотрим на эту формулу общения и
обнаружим, что у нас должно быть дублирование в следствии
того, что выдала причина. Классический пример этого -
телеграмма, посланная из Нью-Йорка в Сан-Франциско, в
которой говорилось: Я люблю тебя . Когда она прибыла в
Сан-Франциско, механизм общения настолько извратил ее, что в
ней говорилось: Я убью тебя . На эту неудачу дублирования
смотрят, как на ошибку, и она вызывает много проблем и
неприятностей. Это общение нельзя считать очень хорошим. С
первоначальным намерением все было в порядке. Со вниманием,
которое уделили телеграмме в Сан-Франциско, все было в
порядке. Единственной вещью не в порядке была неудача в
дублировании в следствии того, что выдала причина.
А если жизнь - это понимание, то ей будет очень и очень
трудно общаться с чем-то, что является непониманием. Другими
словами, жизнь, видя перед собой непонимающий объект, будет
чувствовать, что ей препятствуют, так как жизнь, будучи
пониманием, не может стать непониманием, не принимая на себя
роль непостижимого. Поэтому, если искатель тайн неосторожен,
он попадает в ловушку того, что сам становится тайной.
Когда перед тобой, как точка следствия, что-то
непостижимое, и когда занимаешь точку причины, то чтобы
вообще доставить какое-то сообщение точке следствия, нужно
так или иначе снизить свое понимание до непостижимости.
Торговец очень хорошо знает этот фокус. Он смотрит на
покупателя, узнает, что покупатель интересуется футболом, а
затем делает вид, что сам интересуется футболом, чтобы
покупатель выслушал рекламу товара. Торговец устанавливает
точки соглашения и возможного дублирования, а затем
переходит к сообщению. Так искатели правды часто заходили
только в лабиринты неправды - тайны, - и делали себя
непостижимыми со всеми последствиями непостижимости. И вот
перед нами состояние существования философских книг Земли.
Замечательным примером этого является Иммануил Кант*8.
Великий китаец из Кенигсберга, чьи немецкие фразы с
причастиями и придаточные предложения с наречиями, и чье
полное изменение мнения между своей первой и второй книгой
препятствуют всякому нашему пониманию, как препятствовали
пониманию изучающих философию с конца восемнадцатого века.
Но сам факт непостижимости делал это терпимым, так как жизнь
чувствует, что ей бросает вызов этот объект, который,
разыгрывая из себя понимание, все же является
непостижимостью. Это та могила, в которую сходят так много
философов. Это тот гроб, который математик, ища через
математику тайны вселенной, в конечном счете себе
сколачивает. Но нет причин, чтобы кто-то страдал только
потому, что посмотрел на несколько тайн. Испытание здесь в
том, обладает ли индивид властью быть при своем СОБСТВЕННОМ
ОПРЕДЕЛЕНИИ*9. Если кто-то может по желанию определить себя
непостижимым, то он, конечно, может определить себя опять
постижимым. Но если он навязчиво и без понимания
определяется до непостижимости, тогда, конечно, он потерян.
Так мы обнаруживаем, что единственная ловушка, в которую
может попасть жизнь, это делать что-то, не зная, что она это
делает. Так мы получаем дальнейшее описание тайны и мы
обнаруживаем, что тайна, любая тайна, может существовать
только когда жизнь определяется встретить ее без знания и
без понимания того, что она определила это действие. Тайной
высшего класса, в таком случае, было бы что-то, что склоняло
бы жизнь забыть, что она смотрит на тайну.
Всегда можно понять, что твои способности могут
увеличиться, потому что в направлении увеличения
способностей - дальнейшее понимание. Способности полностью
зависят от большего и лучшего понимания той области или
района, в котором тебя волнуют твои способности. Когда
кто-то пытается понять меньшую способность, он, конечно,
смотрит на меньшую постижимость, меньшее понимание и поэтому
тогда и близко не подходит к тому, чтобы понять
уменьшающуюся способность настолько же хорошо,