Пир

Аполлодор и его друг

а, зная наш опыт, быть начеку, чтобы не подтвердить поговорки: 'Горьким

опытом дитя учится'.

Заключительная сцена

Когда Алкивиад кончил, все посмеялись по поводу его откровенных признаний, потому что он все еще был,

казалось, влюблен в Сократа. А Сократ сказал:

- Мне кажется, Алкивиад, что ты совершенно трезв. Иначе бы так хитро не крутился вокруг да около, чтобы

затемнить то, ради чего ты все это говорил и о чем как бы невзначай упомянул в конце, словно всю свою

речь ты произнес не для того, чтобы посеять рознь между мною и Агафоном, считая, что я должен любить

тебя, и никого больше, а Агафона - ты и больше никто. Но хитрость эта тебе не удалась, смысл твоей сатиро-

силеновской драмы яснее ясного. Так не дай же ему, дорогой Агафон, добиться своего, смотри, чтобы нас с

тобой никто не поссорил.

- Пожалуй, ты прав, Сократ, - сказал Агафон. - Наверное, он для того и возлег между мной и тобой, чтобы

нас разлучить. Так вот, назло ему, я пройду к тебе и возлягу рядом с тобой.

- Конечно, - отвечал Сократ, - располагайся вот здесь, ниже меня.

- О Зевс! - воскликнул Алкивиад. - Как он опять со мной обращается! Он считает своим долгом всегда меня

побивать. Но пусть тогда Агафон возляжет хотя бы уж между нами, поразительный ты человек!

- Нет, так не выйдет, - сказал Сократ. - Ведь ты же произнес похвальное слово мне, а я в свою очередь

должен воздать хвалу своему соседу справа. Если же Агафон возляжет ниже тебя, то ему придется воздавать

мне хвалу во второй раз, не услыхав моего похвального слова ему. Уступи же, милейший, и не завидуй этому

юноше, когда я буду хвалить его. А мне очень хочется произнести в его честь похвальное слово.

- Увы, Алкивиад! - воскликнул Агафон. - Остаться здесь мне никак нельзя, теперь-то уж я непременно

пересяду, чтобы Сократ произнес в мою честь похвальное слово.

- Обычное дело, - сказал Алкивиад. - Где Сократ, там другой на красавца лучше не зарься. Вот и сейчас он

без труда нашел убедительный предлог уложить Агафона возле себя.

После этого Агафон встал, чтобы возлечь рядом с Сократом. Но вдруг к дверям

подошла большая толпа веселых гуляк и, застав их открытыми, - кто-то как раз

выходил, - ввалилась прямо в дом и расположилась среди пирующих. Тут поднялся

страшный шум, и пить уже пришлось без всякого порядка, вино полилось рекой.

Эриксимах, Федр и некоторые другие ушли, по словам Аристодема, домой, а сам он уснул и проспал очень

долго, тем более что ночи тогда были длинные.

Проснулся он на рассвете, когда уже пели петухи, а проснувшись, увидел, что одни спят, другие разошлись

по домам, а бодрствуют еще только Агафон, Аристофан и Сократ, которые пьют из большой чаши,

передавая ее по кругу слева направо, причем Сократ ведет с ними беседу. Всех его речей Аристодем не

запомнил, потому что не слыхал их начала и к тому же подремывал. Суть же беседы, сказал он, состояла в

том, что Сократ вынудил их признать, что один и тот же человек должен уметь сочинить и комедию и

трагедию и что искусный трагический поэт является также и поэтом комическим. Оба по необходимости

признали это, уже не очень следя за его рассуждениями: их клонило ко сну, и сперва уснул Аристофан, а

потом, когда уже совсем рассвело, Агафон.

Сократ же, оставив их спящими, встал и ушел, а он, Аристодем, по своему обыкновению, за ним последовал.

Придя в Ликей и умывшись, Сократ провел остальную часть дня обычным образом, а к вечеру отправился

домой отдохнуть.