Пир

Аполлодор и его друг

желает набраться образованности и мудрости, - так вот, если оба на этом сходятся, только тогда

угождать поклоннику прекрасно, а во всех остальных случаях - нет. В этом случае и обмануться не позорно,

а во всяком другом и обмануться и не обмануться - позор одинаковый. Если, например, юноша, отдавшийся

ради богатства богатому, казалось бы, поклоннику, обманывается в своих расчетах и никаких денег,

поскольку поклонник окажется бедняком, не получит, этому юноше должно быть тем не менее стыдно, ибо

он-то все равно уже показал, что ради денег пойдет для кого угодно на что угодно, а это нехорошо. Вместе с

тем, если кто отдался человеку на вид порядочному, рассчитывая, что благодаря дружбе с таким

поклонником станет лучше и сам, а тот оказался на поверку человеком скверным и недостойным, - такое

заблуждение все равно остается прекрасным. Ведь он уже доказал, что ради того, чтобы стать лучше и

совершеннее, сделает для кого угодно все, что угодно, а это прекрасней всего на свете. И стало быть,

угождать во имя добродетели прекрасно в любом случае.

Такова любовь богини небесной: сама небесная, она очень ценна и для государства, и для отдельного

человека, поскольку требует от любящего и от любимого великой заботы о нравственном совершенстве. Все

другие виды любви принадлежат другой Афродите - пошлой. Вот что, Федр, - заключил Павсаний, - могу я

без подготовки прибавить насчет Эрота к сказанному тобой.

Сразу за Павсанием завладеть вниманием - говорить такими созвучиями учат меня софисты - должен был, по

словам Аристодема, Аристофан, но то ли от пресыщения, то ли от чего другого на него как раз напала икота,

так что он не мог держать речь и вынужден был обратиться к ближайшему своему соседу Эриксимаху с

такими словами:

- Либо прекрати мою икоту, Эриксимах, либо говори вместо меня, пока я не перестану икать.

И Эриксимах отвечал:

- Ну что ж, я сделаю и то и другое. Мы поменяемся очередью, и я буду держать речь вместо тебя, а ты, когда

прекратится икота, - вместо меня. А покуда я буду говорить, ты подольше задержи дыхание, и твоя икота

пройдет. Если же она все-таки не пройдет, прополощи горло водой. А уж если с ней совсем не будет сладу,

пощекочи чем-нибудь в носу и чихни. Проделай это разок-другой, и она пройдет, как бы сильна ни была.

- Начинай же, - ответил Аристофан, - а я последую твоему совету.

Речь Эриксимаха: Эрот разлит по всей природе

И Эриксимах сказал:

- Поскольку Павсаний, прекрасно начав свою речь, закончил ее не совсем удачно, я попытаюсь придать ей

завершенность. Что Эрот двойствен, это, по-моему, очень верное наблюдение. Но наше искусство -

искусство врачевания - показывает мне, что живет он не только в человеческой душе и не только в ее

стремлении к прекрасным людям, но и во многих других ее порывах, да и вообще во многом другом на свете

- в телах любых животных, в растениях, во всем, можно сказать, сущем, ибо он бог великий, удивительный и

всеобъемлющий, причастный ко всем делам людей и богов. И начну я с врачевания, чтобы нам кстати и

почтить это искусство.

Двойственный этот Эрот заключен в самой природе тела. Ведь здоровое и больное начала тела, по общему

признанию, различны и непохожи, а непохожее стремится к непохожему и любит его. Следовательно, у

здорового начала один Эрот, у больного - другой. И если, как только что сказал Павсаний, угождать людям

достойным хорошо, а распутникам - плохо, то и в самом теле угождать началу хорошему и здоровому - в чем

и состоит врачебное искусство - прекрасно и необходимо, а началу плохому и больному - позорно,

безобразно, и нужно, наоборот, всячески ему противодействовать, если ты хочешь быть настоящим врачом.

Ведь врачевание - это, по сути, наука о вожделениях тела к наполнению и к опорожнению, и кто умеет

различать среди этих вожделений прекрасные и дурные, тот сведущий врач, а кто добивается перемены,

стремясь заменить в теле одно вожделение другим, создавая нужное вожделение там, где его нет, но где оно

должно быть, и удаляя оттуда ненужное, тот - великий знаток своего тела. Ведь тут требуется уменье

установить дружбу между самыми враждебными в теле началами и внушить им взаимную любовь. Самые же

враждебные начала - это начала совершенно противоположные: холодное и горячее, горькое и сладкое,

влажное и сухое и тому подобное. Благодаря своему уменью внушать этим враждебным началам любовь и

согласие наш предок Асклепий, как утверждают присутствующие здесь поэты, - а я им верю - и положил

начало нашему искусству.