Платон

Апология сократа

недостаточное доказательство моих слов, что тебе нет до этого

никакого дела? Однако, добрый человек, говори же: кто делает их лучше?

— Законы.

— Да не об этом я спрашиваю, достойнейший, а кто тот человек; ведь он прежде всего и

их знает, эти самые законы.

— А вот они, Сократ, — судьи.

— Что ты говоришь, Мелит! Вот эти самые люди способны воспитывать юношей и делать

их лучше?

— Как нельзя более.

— Все? Или одни из них способны, а другие нет?

— Все.

— Хорошо же ты говоришь, клянусь Герой, и какое изобилие людей, полезных для

других! Ну, а вот эти, кто нас сейчас слушает, они делают юношей лучше или нет?

— И они тоже.

— А члены совета?

— Да, и члены совета.

— Но в таком случае, Мелит, уж не портят ли юношей те, что участвуют в народном

собрании? Или и те тоже, все до единого, делают их лучше?

— И те тоже.

— По-видимому, значит, кроме меня, все афиняне делают их безупречными, только я

один порчу. Ты это хочешь сказать?

— Как раз это самое.

— Большое же ты мне, однако, приписываешь несчастье. Но ответь-ка мне: по-твоему, так

же бывает и с конями — все делают их лучше, а портит кто-нибудь один? Или же совсем

напротив, сделать их лучше способен кто-нибудь один или очень немногие, именно

наездники, а все прочие, когда имеют дело с конями и пользуются ими, только портят их?

Не бывает ли, Мелит, точно так же не только с конями, но и со всеми другими

животными? Конечно, это так, согласен ли ты и Анит с этим или не согласен: потому что

было бы удивительное счастье для юношей, если бы их портил только один, остальные же

приносили бы им пользу. Впрочем, Мелит, ты достаточно показал, что никогда ты не

заботился о юношах, и ясно обнаруживаешь свое небрежение; тебе нет никакого дела до

того, из-за чего ты вытребовал меня на суд.

Еще вот что, Мелит, скажи нам, ради Зевса; лучше ли жить среди порядочных граждан

или среди дурных? Отвечай, дружище! Ведь это совсем не трудный вопрос. Не причиняют

ли дурные люди зла тем, кто постоянно вблизи них, а добрые не приносят ли блага?

— Конечно.

— Так найдется ли кто-нибудь, кто предпочел бы, чтобы окружающие вредили ему, а не

приносили пользу? Отвечай, добрый человек; ведь и закон предписывает отвечать.

Неужто кто-нибудь желает, чтобы ему вредили?

— Конечно, нет.

— Ну, вот. А привел ты меня сюда как человека, который портит и ухудшает юношей

умышленно или неумышленно?

— Умышленно.

— Как же это так, Мелит? Ты, такой молодой, настолько мудрее меня, что тебе уже

известно, что злые всегда причиняют тем, кто к ним всех ближе, какое-нибудь зло, а

добрые — добро, между тем я, такой старый, до того невежествен, что не знаю даже, что

если я кого-нибудь из окружающих сделаю негодяем, то мне придется опасаться, как бы

он не сделал мне зла, — и вот такое огромное зло я творю умышленно, как ты

утверждаешь. В этом я тебе не поверю, Мелит; да и никто другой, я думаю, не поверит.

Но или я не порчу, или если порчу, то неумышленно; таким образом, у тебя выходит ложь

в обоих случаях. Если же я порчу неумышленно, то за такие неумышленные проступки

следует по закону не вызывать сюда, а частным образом наставлять и увещевать. Ведь

ясно, что, уразумевши, я перестану делать то, что делаю неумышленно. Ты же меня

избегал, не хотел научить и вызвал сюда, куда, по закону, следует приводить тех, кто

нуждается в наказании, а не в научении. Уже из этого ясно, афиняне, что Мелиту, как я

говорил, никогда не было до этих вещей никакого дела.

Все-таки ты нам скажи, Мелит, каким образом, по-твоему, порчу я молодежь? Очевидно,

судя по доносу, который ты на меня подал, я будто бы учу не признавать богов, которых

признает город, а признавать другие, новые божества? Не это ли ты хотел сказать, говоря,

что я порчу своим учением?

— Вот именно это самое.

— Так ради них, Мелит, ради этих богов, о которых теперь идет речь, скажи еще яснее и

для меня, и для этих вот людей. Ведь я не могу понять, что ты хочешь сказать: то ли я учу

признавать неких богов, а следовательно, и сам признаю существование богов, так что я

не совсем безбожник, и не в этом мое преступление, а только в том, что я учу признавать

не тех богов, которых признает город, но других, и в том-то ты меня и обвиняешь, что я

признаю других богов, — то ли, по-твоим словам, я вообще не признаю богов, и не только

сам не признаю, но и других этому научаю.

— Вот именно, я и говорю, что ты вообще не признаешь богов.