Платон

Апология сократа

это мое служение богу. Ведь я

только и делаю, что хожу и убеждаю каждого из вас, и молодого и старого, заботиться

прежде и сильнее всего не о теле и не о деньгах, но о душе, чтобы она была как можно

лучше; я говорю, что не от денег рождается доблесть, а от доблести бывают у людей и

деньги, и все прочие блага как в частной жизни, так и в общественной. Если такими

речами я порчу юношей, то это, конечно, вредно. А кто утверждает, что я говорю не это,

но что-нибудь другое, тот говорит ложь. Вот почему я могу вам сказать: 'Афиняне,

послушаетесь вы Анита или нет, отпустите меня или нет, но поступать иначе я не буду,

даже если бы мне предстояло умирать много раз'.

Не шумите, афиняне, исполните мою просьбу: не шуметь, что бы я ни сказал, а слушать; я

думаю, вам будет полезно послушать меня. Я намерен сказать вам и еще кое-что, от чего

вы, пожалуй, подымете крик, только вы никоим образом этого не делайте.

Будьте уверены, что если вы меня, такого, каков я есть, казните, то вы больше повредите

самим себе, чем мне. Мне-то ведь не будет никакого вреда ни от Мелита, ни от Анита —

да они и не могут мне повредить, потому что я не думаю, чтобы худшему было позволено

вредить лучшему. Разумеется, он может убить, или изгнать, или обесчестить. Он или еще

кто-нибудь, пожалуй, считают это большим злом, но я не считаю, — по-моему, гораздо

большее зло то, что он теперь делает, пытаясь несправедливо осудить человека на смерть.

Таким образом, афиняне, я защищаюсь теперь вовсе не ради себя, как это может казаться,

а ради вас, чтобы вам, осудив меня на смерть, не лишиться дара, который вы получили от

бога. Ведь если вы меня казните, вам не легко будет найти еще такого человека, который

попросту — смешно сказать — приставлен богом к нашему городу, как к коню, большому

и благородному, но обленившемуся от тучности и нуждающемуся в том, чтобы его

подгонял какой-нибудь овод. Вот, по-моему, бог послал меня в этот город, чтобы я, целый

день носясь повсюду, каждого из вас будил, уговаривал, упрекал непрестанно. Другого

такого вам нелегко будет найти, афиняне, а меня вы можете сохранить, если мне поверите.

Но очень может статься, что вы, рассердившись, как люди, которых будят, спросонок

прихлопнете меня и с легкостью убьете, послушавшись Анита. Тогда вы всю остальную

вашу жизнь проведете в спячке, если только бог, заботясь о вас, не пошлет вам еще кого-

нибудь. А что я действительно таков, каким меня дал этому городу бог, вы можете

усмотреть вот из чего: на кого из людей это похоже — забросить все свои собственные

дела и столько уж лет терпеть домашние неурядицы, а вашими делами заниматься всегда,

подходя к каждому по-особому, как отец или старший брат, и убеждая заботиться о

доблести. И если бы я при этом пользовался чем-нибудь и получал бы плату за свои

наставления, тогда бы еще был у меня какой-нибудь расчет, а то вы теперь сами видите,

что мои обвинители, которые так бесстыдно обвиняли меня во всем прочем, тут, по

крайней мере, оказались неспособными к бесстыдству и не представили свидетеля, что я

когда-либо получал или требовал какую-нибудь плату. Я могу представить достаточного,

я полагаю, свидетеля того, что я говорю правду, — мою бедность.

Может в таком случае показаться странным, что я даю советы лишь частным образом,

обходя всех и во все вмешиваясь, а выступать всенародно в собрании и давать советы

городу не решаюсь. Причина здесь в том, о чем вы часто и повсюду от меня слышали: со

мною приключается нечто божественное или демоническое, над чем и Мелит посмеялся в

своем доносе. Началось у меня это с детства: возникает какой-то голос, который всякий

раз отклоняет меня от того, что я бываю намерен делать, а склонять к чему-нибудь

никогда не склоняет. Вот этот-то голос и возбраняет мне заниматься государственными

делами. И, по-моему, прекрасно делает, что возбраняет. Будьте уверены, афиняне, что

если бы я попытался заняться государственными делами, то уже давно бы погиб и не

принес бы пользы ни себе, ни вам. И вы на меня не сердитесь за то, если я вам скажу

правду: нет такого человека, который мог бы уцелеть, если бы стал откровенно

противиться вам или какому-нибудь другому большинству и хотел бы предотвратить все

то множество несправедливостей и беззаконий, которые совершаются в государстве. Нет,

кто в самом деле ратует за справедливость, тот, если ему суждено уцелеть хоть на малое