Они не учились в школах, где их мысли направлялись бы по зацементированному, напрочь окаменевшему руслу. Иными словами, они не считали то или иное невозможным, их не так воспитывали, а потому они брались за дело и совершали невозможные вещи. Многие университеты воспитывают своих студентов в том духе, что если, скажем, чего-то не могут сделать профессор Догсбоди или профессор Кэтсвискерс, то этого не сможет сделать никто. Все это чушь. На мой взгляд, «образованный» ученый представляет собой настоящую опасность, ибо «воспитан» в святом убеждении, будто ничто не может быть сделано, если этого не сделает он или его коллеги.
Кое-кто полагает, что там, где речь у меня идет о параллельных мирах, я должен был приводить ссылки на Эйнштейна. Но почему, скажите на милость? Могу заверить любого, кому это интересно, что книг об Эйнштейне и его теориях сколько угодно, и рекомендую всем желающим купить соответствующие книги, чтобы самим заняться изучением этих теорий.
Эйнштейн занимался теориями. Он строил их на основе имевшихся в то время фактов. Но видите ли, нас не должны вводить в заблуждение очевидные на первый взгляд вещи, ибо очевидное далеко не всегда истинно. Например, один ученый занимался изучением поведения блох и решил, что сможет сопоставить психосоматические схемы поведения блох со схемами поведения человека, поскольку блохи отлично себя чувствуют, питаясь человеческой кровью. Итак, наш ученый с головой ушел в их изучение. Довольно зудящий процесс, я бы сказал.
В результате огромных усилий и затрат времени он обучил средних размеров блоху перепрыгивать через спичечный коробок по команде «Вперед!». Затем, когда блоха вполне освоилась со своей задачей, ученый оторвал две из шести ее лапок. Блоха снова прыгнула и даже смогла повторить прыжок, хотя уже не так успешно, как прежде. Ученый удовлетворенно хмыкнул и оторвал ей еще две лапки. «Вперед!» — скомандовал он. Блоха с большим трудом прыгнула, и ученый одобрительно кивнул. Снова взяв блоху, он оторвал несчастному созданию две последние лапки. Поскольку теперь блоха осталась без конечностей, ученый мог сколько угодно кричать свое «Вперед!», но она так и сидела на месте. После многочисленных опытов ученый покачал мудрой старой головой и сел писать отчет: «Органы слуха находятся у блохи в конечностях. Потеряв две лапки, она начинает хуже слышать и недостаточно высоко прыгает. Лишившись всех шести лапок, она совершенно глохнет!»
Давайте же не станем уподобляться ученому исследователю блох и не позволим ослепить себя очевидным на первый взгляд вещам. Если бы Эйнштейн был прав, то не могло бы быть и речи о реальных космических путешествиях. Они отнимали бы слишком много времени, ибо Эйнштейн выдвинул теорию о том, что ничто не может перемещаться в пространстве со скоростью, превышающей скорость света, и потому свет далеких планет доходит до нас лишь после многовековых странствий по просторам Вселенной. Так что, если Эйнштейн действительно прав, нам нечего и мечтать о том, чтобы добраться когда-нибудь до далеких планет.
К счастью, Эйнштейн не прав. К счастью, он прав только на основе той информации, которой располагал ко времени создания своей теории.
Представьте себе мир в 18... ну, скажем, в 1863, а не в 1963 году. Итак, мы вернулись в 1863 год. Ученые заявляют нам, что человек никогда не сможет передвигаться со скоростью выше, чем тридцать миль в час, ибо если он будет двигаться быстрее, встречный ветер вырвет воздух из его легких, и он задохнется. Итак, тридцать миль в час — это максимально возможная для человека скорость.
Ни один летательный аппарат пока еще не взлетел в небеса. Лишь изредка вверх поднимаются шары, наполненные горячим воздухом, и уж будьте уверены, что повсюду полным-полно лекторов, ораторов и критиков этой затеи, ибо для того, чтобы удержать шар на достаточной высоте, требуется постоянный источник горячего воздуха. И в том же 1863 году нас заверяют, что летательные аппараты абсолютно невозможны.
По мере того как человек развивал в себе все более убийственные склонности и создавал все новые орудия войны, становилось очевидным, что он вполне может существовать при скорости, далеко превышающей тридцать и даже шестьдесят миль в час. Когда рабочими Джорджа Стефенсона были проложены первые железные дороги, считалось, что достигнут абсолютный предел скорости. В Англии автомобили даже считались настолько опасными средствами передвижения, что перед едущей автомашиной должен был бежать человек и размахивать красным флажком! Но я полагаю, что эти времена ушли в далекое прошлое,