бодрствуем таков, и если ты здесь, то у тебя такое тело. Или если ты знаешь, можешь знать свое тело таким, то ты проснешься здесь. При жизни моя бабушка была христианкой. Здесь это видно — ее тускло-золотые одежды, ее свет — они из того же источника, что и мистический заобразный свет христианства. Она подходит ко мне. Я ей доверяю и чувствую ее муд¬рость. Она покрывает мне голову какой-то тканью типа парчи. Я понимаю, что происходит некое таинство, может быть она благословляет меня.
Позже она объясняет и показывает: люди идут разными пу¬тями и эти пути не сводятся к одному, они действительно раз¬личны и до конца. Следование каждой религии — это прида¬ние своему светящемуся телу определенной формы и проявле¬ние специфичного, присущего этому пути света. Я вижу это как разные направления светящихся борозд-волокон тела челове¬ка на уровне живота...»
«Мы чувствовали приближение опасности и готовились к ней — складывали в дом оружие и продукты, потом все заперлись в этом доме. Каким-то образом, в последний момент я остался вне дома. Сначала по улицам, с той стороны, откуда мы ожида¬ли приближающуюся силу, пошли танки и другая военная тех¬ника. От них я легко прятался за домами. Потом я увидел, что с той же стороны идет сплошная цепь солдат. Сразу стало понят¬но, что от них никуда не уйти. Я сел на корточки и стал ждать их приближения и того, что это повлечет за собой.
Страха не было — от солдат исходило ощущение, что они — не совсем люди. Это никак не проявлялось в их форме. Какая-то специфическая холодность и безразличие их взглядов натал¬кивала на мысль о их внеземном происхождении. Они были начисто лишены золотого свечения, присущего живым суще¬ствам.
Всех людей, попадавшихся им, они арестовывали — не аг¬рессивно, как бы выполняя работу, и перепроваживали в бара¬ки и подвалы на территории своей базы.
В этих помещениях (озирая их изнутри, я назвал бы их целы¬ми «уровнями мира», т.е. слоями психики и жизни, способом мироощущения, в котором можно пребывать неограниченное количество времени), располагались обширные производства. Здесь трудилось множество и множество людей. Все они до¬вольно хорошо содержались, регулярно питались, нормирован¬но работали, нормированно отдыхали. Пребывание здесь да¬вало им уверенность в завтрашнем дне, но не оставляло им выбора. Они были рабочей скотиной, жизнь которой строго регламентировалась. Здесь не было воздуха свободы. Большин¬ство людей это, видимо, устраивало. Они довольно сносно при¬нимали отсутствие движения и познания взамен на уверенность в завтрашнем дне.
Пока меня вводили в курс дела, где я буду питаться, где спать, что делать —я заметил, что привели мужчину, который чего-то настолько испугался, что даже не мог самостоятельно идти. Где-то в более закрытых от людей помещениях у них была игра, и в ней был шанс обрести свободу. Мужчина, которого привели, видимо, едва не спятил от страха, и его, с тем же безразличием, вернули на работу, как не прошедшего игру.
Я вызвался пойти поиграть, посмотреть, что же там делает¬ся, и меня взяли. Часть комнаты, в которую меня привели, за¬нимала беговая дорожка, упирающаяся в экран, на котором изоб¬ражение дорожки продолжалось. По условиям игры, я должен был вбежать в экран и далее реагировать уже на непосред¬ственные изменения местности. Предварительно было извест¬но только, что нужно подняться на какую-то гору и, обежав статую, спуститься по другому склону.
Замысел игры можно выразить как проверку на отрешенность от чувства собственной важности (статуя) и скорость из¬менения состояния сознания, — непредсказуемость развития сюжета сопровождалась смертельной опасностью выйти за пре¬делы программы и оказаться в абсолютной пустоте. Хотя, как показали дальнейшие события, там — не так уж пусто.
После недолгого путешествия я все-таки вышел за пределы программы, и наблюдающие за моими движениями решили, что игра окончена. По их мнению, человеческое сознание должно в подобных условиях погибать. Вокруг все исчезает, и я оста¬юсь во тьме. Далеко внизу я вижу луч света, благодаря хоть какой-то плотности его потока относительно окружающей пус¬тоты я «приземляюсь», возврашяюсь к экрану и выхожу из него. В моем сознании нашелся режим работы, отношение к миру, гармоничное для этого пространства. Поэтому я остался цел.
В комнате программистов никого не было. В глубине кори¬дора один из них готовил два шприца, — на тот случай если я все-таки вернусь. Уколы, видимо, предназначались для стира¬ния памяти о происшедшем. Я выскочил в окно слева и побе¬жал к воротам. Опаздавший