А. Панов

Школа сновидений (Часть 1)

как пиша для наблюдателя, чтобы тратить его на нечто лишнее. Необходимость, диктуемая глубинами духа, рвущегося к тому, что мы называем свобода, дает нам в каждый момент времени настройку на настоящее. Не питая ничего или как можно мень¬ше лишнего своей жизнью, мы «собираем» сновиденческое вни¬мание, очищаем его. Изменяя наш образ жизни, мы изменяем наш дух.

Сновидца на каждом новом, более высоком, с большими возможностями этапе преследует соблазн многих необязатель¬ных действий. В силу этого ему необходима настройка на дав¬ление ведущей его Силы. Намерения, созидающего из него не¬что. Ему необходимо безмолвие пред сквозной мелодией его жизни.

4

Главное, что может сделать сновидение жизненно необходимым, — это поиск свободы. Поскольку ее присутствие чувствуется в любом мало-мальски пробужденном сновидении, а по мере дальнейшего пробуждения сила и трезвость ее присут¬ствия возрастают, не оставляя никаких сомнений, то можно сказать, что нет каких-либо конечных и оформленных целей для сновидца. Любая из них «хороша» на какое-то время, как способ соблазнить нашу собственную силу присутствовать в при¬сутствии духа.

Не нужно «вестись» своими концепциями сновидений. Наши представления —какими-бы они ни были — сотворены и со¬ставляют часть плотности «этого», «дневного» внимания, от ко¬торой, вдоль которой мы и совершаем свои реальные «внутрен¬ние» путешествия.

Такие путешествия это не только переход внимания от од¬ного объекта к другому. Это путешествие в отпущенности по¬стоянного изменения, ибо то, что изменяется, есть лишь «по¬чва», дороги, поверхность «внутреннего» ландшафта.

5

Вера сновидца — это страсть к бесконечности, к воздуху путешествий, к точности и простоте слежения охотника за ог¬нем внимания, за духом и «внутри» ceбя, и «вовне».

Сно видение подразумевает отход от тех позиций, которые занимает зрение большинства представителей человечества в состоянии как бы бодрствования. Для этого используется сон как естественная возможность осознания собственной сущнос¬ти, духа, выхода из физического тела и ограничений законов плотноматериального слоя мира.

То, каким обычно видим мир, только один из вариантов, часть «спектра» реальности, выделенная нашими чувствами, Для того, чтобы осознать множество других — равноправных, ре¬альных — позиций внимания, нам нужно преодолеть частность, частичность имеющихся в нашем распоряжении органов чувств, а также пробудить и «натрудить» новые. Опыт, который дают сновидения, в каком-то смысле — бегство от мира. Бегство не ради чего-либо другого, нового, чертовски интересных распа¬хивающихся миров, — а ради тотальности света бытия.

КНИГА ВТОРАЯ

«Я сижу на стуле в освещенном центре огромной сцены, и в темноте вокруг не видно ни кулис, ни зала, и кажется — их нет. Откуда-то сверху ко мне спускается микрофон, и я понимаю, что буду говорить в этот микрофон о снах. Я помню, что когда-то я говорил в этот микрофон стоя и говорил о другом. Но сейчас я предпочитаю рассказать о снах и что-то во мне счита¬ет это наиболее необходимым в данный момент. Я начинаю говорить и думаю, что для зрителей, которых я не вижу, это кажется немного нудным и слишком сложным, но продолжаю тщательно описывать подробности качеств сновидений. Пото¬му что считаю необходимой в говорении о сновидениях скурпулезность и внимательность ко всему, ко всем деталям, из ко¬торых обозначается и проявляется смысл того другого способа быть живым, который и есть сновидение. С какого-то момента у меня на коленях появляется открытая книга, и я уже читаю её вслух.»

ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОЙ КНИГЕ

К сожалению, язык второй книги сложен не так, как того хотелось бы автору. Вместе с тем, автор надеется, что эта осо¬бенность текста не осложнит жизнь читателям.

Во-первых, эта усложненность — не более чем уловка, по¬средством которой можно указывать на веши невыразимые и не всегда безопасные в прямом соприкосновении, — в том, на¬пример, смысле, что намного практичней читать о повадках и свойствах электрического тока, нежели испытывать некоторые из них своим телом. Здесь автор, как и все люди, использует защитные свойства речи как поводыря в бесконечности воз¬вращения в Неизвестное, вновь возникшей с появлением язы¬ка.