А. Панов

Школа сновидений (Часть 1)

той неизвестной доминантой, которая возникла с проникновением в сознание че¬ловека речи и мышления.

Сновидяший сидит во дворе родительского дома со своим отцом.

— Я читал твои письма, — грустно говорит его отец, — ты человек непонятных мне правил, ты хоть похоронишь меня, ког¬да я умру?

— Папа, не беспокойся, у тебя будет красивый венок, весь ритуал будет соблюден, как ты того хочешь.

— Тогда хорошо, тогда я спокоен, — грустно кивает ста¬рик, от этого ноет сердце, и перед сновидяшим куда-то вправо и очень далеко открывается дорога и чуть пасмурное небо над ней.

Парадокс здесь в том, что вторжение речи и мышления в человеческое настолько кардинально изменило направление развития человечества и это произошло настолько давно, что мы почти целиком утратили память о том, что смерть тела — не обязательное условие нашего дальнейшего развития. То есть парадокс состоит в том, что речь и мышление изменили биоло¬гическую природу человечества, сделав его более и по-друго¬му смертным, и в то же время язык и мышление организовали тот способ, которым были временно нейтрализованы возмож¬ные массовые самоубийственные исходы неокрепшего нового ума человечества, развернутого лицом к ставшему конечным существованию своего тела в условиях сетей речи и мышления, поймавших его.

Краткая археология вопроса смертности человеческого тела наводит на мысль о том что полная (телесная) смерть не являет¬ся все же единственным и неизбежным итогом жизни человека.

Забвение этого является, по всей видимости, следствием той резкой перемены судьбы человечества, произошедшей после внедрения речи и ума.

Говоря собственно об археологии свободы, можно сказать, что степень (способ) смерти определяет степень (способ) после¬дующей свободы сознания. Способ смерти в свете необязатель¬ности телесной смерти определяется смыслом смерти того в человеке и в его нынешнем теле, что определяет природу его ограниченности и самоограничения.

Филогенетически момент принятия ребенком общественно¬го соглашения о смерти человеческого тела является карди¬нальным в процессе социализации его сознания посредством речи и ограничения возможности выбора тела как единствен¬ной реальной целостности.

Вспоминая бывшее до этого момента знание о вечности тела, мы можем перекинуть мост понимания и возвращения в родо¬вое и до конца неотъемлемое человеческое свойство, шанс и дар ему не умирать. Профилактическое религиозно-мистичес¬кое обучение шаблону принятия смерти не отменяет того фак¬та, что любой искренний человек, оставшийся в живых после достоверного и реального столкновения со своей непосред¬ственной смертью, безусловно знает о ней, что это совсем и совершенно не то, чего он хотел. Не будем обольщаться и уте¬шаться рассказами людей, переживших клиническую смерть:

во-первых, никто из них, тем не менее, не хотел бы по доброй воле повторить этот опыт; во-вторых, кто знает, не длятся ли те мгновения, о которых они рассказывают как о неизъяснимой благодати, не более чем мгновения; в-третьих, не будем гово¬рить ничего хорошего и плохого о тех светлых сущностях, которые встречают их там, вернее, не будем говорить о них ниче¬го определенного, т.е. даже того, что это — сущности, — ска¬жем лишь о хорошем религиозном воспитании переживших это людей. Вместе с тем автор не утверждает, что не существует такого рода мостов, калиток и лазов в бессмертие, — автор говорит всего лишь о степенях смежности смерти и о степенях свободы.

В смысле сведений об этом сновидческая жизнь человече¬ства всегда была и остается источником первостепенной важ¬ности, и в этом же смысле все знания нынешнего человечества о потустороннем добыты из сновидений.

«Мы с мужем и с детьми находились в цокольном этаже ка¬кого-то небоскреба, а вокруг — мы знали это — рушилось и гибло все и вся. Когда мы решились выглянуть наружу, оказа¬лось что мы находимся на крошечном островке, окруженном безграничным серым океаном. Это было все, что осталось от нашего мира. Из здания я вышла одна. Потом я увидела огром¬ную птицу, севшую невдалеке. Она сказала мне и какому-то мужчине, оказавшемуся рядом со мной, что она спасет нас, если мы сядем к ней на спину, и будем крепко держаться: она унесет нас из этого погибшего мира туда, где будет наша жизнь. Она сказала, что держаться нужно будет очень крепко и ни в коем случае не оглядываться. И она говорила, чтобы мы решались быстрее, потому что она больше не прилетит за нами, — она прилетает только один раз...»