А. Панов

Школа сновидений (Часть 1)

на тех энергиях, которые оно не в силах сгармонизиро-вать, просветить. Нет полностью остановившегося, умершего для познания человека — и здорового. Ибо это и есть самая страшная изначальная болезнь. Даже мертвые, не видя снов — видят жизнь Иного.

Уравновешенность лежачего камня, под который вода не течет, и уравновешенность летящей стрелы — примеры, одни из многих, типов психической устойчивости.

Как бы сильно — инстинктивно — наше существо не стре¬милось к уравновешенности и покою, для непрошедшего мис¬терии времени и пространства, Игру жизни до конца, до обре¬тения права и знания выйти из этой игры, уравновешенность — только прикосновение к окончательному. Принятие такого равновесия, равновесия в числе других состояний, и неидеализа-иия его —есть другой тип равновесия.

2

И сны, и сновидения — это наши реакции на силы или Силу. Фокусировка на снах, свойственная психологии, подобна уме¬нию ставить паруса и забрасывать сети. Знание же характери¬стик ветра и возможностей встретить косяк рыбы — подобна тому знанию, открытие которого именуется магией (подробнее тема сновиденческой магии рассмотрена отдельно).

Вглядываясь в Настоящее, мы ощущаем и признаем немета¬форическую реальность внутреннего путешествия, путешествия сознания. Принятая психическая текучесть лишает возможнос¬ти однозначной оценки мира, поскольку есть знание, что любая оценка соотносится только с той частью мира, которую мы зна¬ем. Что не означает отсутствия уверенности в существующих оценках.

Внутреннее одиночество, сопутствующее знанию Происхо¬дящего, сокровенного пути и его непредсказуемых открытий, лишает уверенности коллективной безопасности. Для отпра¬вившегося в путь (или осознавшего себя в дороге, которая «длин¬нее, чем жизнь») не исчезают места общей силы, но меняется его положение относительно них и они для него недостаточны. Уязвимость на этом этапе роста компенсируется теми тайными силами жизни, которые оберегают всякое рождение .

А позже открываются более удаленные источники жизнен¬ной энергии, и, как следствие, новые способы общности и но¬вое качество желания жить.

3

Риск сновидца в том, что он оставляет привычные формы существования и получает возможность в лучшем случае не вер¬нуться к ним таким же, каким он был, в худшем — не вернуться вообще.

Незнание того, где мы бываем во сне, не защищает от под¬мен и искажений во внутреннем мире, совершаемых в нем си¬лами разных качеств и миров, а также нами самими. Метамор¬фозы, происходящие со спящим и погруженным в собственное невежество, не всегда в интересах его самого.

Когда мы встречаемся с отнюдь не метафорическими сила¬ми, удерживающими сознание в их собственных границах, мы понимаем, что неправомерно рассмотрение по крайней мере некоторой части психических проблем, как сугубо индивиду¬альных. Наша обусловленность и ограниченность — это харак¬теристики той части общечеловеческого дома, которую мы за¬нимаем и переступить границы которой мы не можем, не хотим или не имеем права. Именно качество нашего существа или отождествление с тем из них, которое нам знакомо, удержива¬ют нас в определенных зонах жизни, в каком-то способе жить. Удерживают как ничто другое.

4

Психология, особенно ее популистские формы, всегда де¬лала акцент на исследовании снов как способе выискивания человеческих слабостей и их корней. В научной традиции не привился вкус к выслеживанию источников психической силы.

Поразительно, но эта «малость» — возрождение в нигде всего человека, вплоть до самых тонких его дыханий — обделена вниманием. Мы живы только потому, что существуют эти самые «закадровые» источники жизни.

5

«Я еду в троллейбусе, ко мне подходит человек, одетый в темные одежды. Он начинает меня избивать. Я помню, что это сон и считаю, что лучшее, что я могу сделать в этой ситуации — это позволить случиться всему.

Еще некоторое время образ человека сохраняется наравне с болью от его ударов, потом он исчезает и остаются только очаги боли — тут же во сне я вспоминаю, где и когда началась каждая из них.

Боль была очень конкретна — локоть, ребро, точка на ноге — и почти нестерпима. Я прилагал усилия, чтобы не проснуть¬ся.

К человеку, с которого начался этот сон, я не испытывал никаких чувств. Что-то во мне ни на мгновение не верило в его реальность. Я знал, что это лицо моего страха».