твоего оленя, однако ж оспаривает твое право
владеть им. Его жена тоже говорит, что он во сне увидел чужого оленя, однако
не желает признавать того, кто этого оленя убил. Я же могу сказать только, что
в наличии имеется олень. Предлагаю вам разделить его между собою.
Обэтом деле доложили правителю Чжэн, и тот сказал:
—Увы! Уж не собирается ли главный судья разделить оленя во сне?
Спросили
мнение первого советника, и тот сказал:
—Я не способен понять, где тут сон, а где явь. Если вы хотите отделить в этой
истории сон от яви, то вам придется позвать самого Желтого Владыку с Конфуцием.
Но коль скоро ни Желтого Владыки, ни Конфуция уже нет в мире, кто же сможет
разобраться в этом деле? А посему лучше согласиться с решением главного судьи.
Взрелом возрасте Хуа-цзы из Янли в царстве Сун лишился памяти. Получив подарок
утром, он к вечеру забывал о нем; вручал подарок вечером, а утром уже не помнил
о нем. На улице он забывал идти, дома забывал сесть. Сегодня он не помнил, что
случилось с ним вчера, а на следующий день забывал, что было сегодня. Родные очень переживали за него и пригласили
гадателя, который погадал на панцире черепахи, но не дал ответа о судьбе Хуа-цзы.
Тогда домашние пригласили колдуна, который прочел заклинания, но ничего не добился.
Пригласили знатока ритуалов, который совершил торжественный обряд жертвоприношения,
но и это не помогло. Пригласили доктора, но и тот оказался бессилен. Был там
некий конфуцианский ученый из царства Лу, который утверждал, что сможет исцелить
Хуа-цзы. Семья Хуа-цзы обещала ему в случае успеха отдать половину своего состояния.
Конфуцианец сказал им:
—Этот недуг, конечно, нельзя разгадать по линиям на черепашьем панцире, или прогнать
заклинаниями, или смягчить жертвоприношениями, или же исцелить снадобьями и
иглами. Я попробую воздействовать на его сознание, изменить его мысли. Есть
большая вероятность, что я его вылечу.
Тут
конфуцианец раздел Хуа-цзы донага, и тот стал искать одежду; заставил Хуа-цзы
голодать — и тот стал искать еду; завел его в темноту — и тот стал искать свет.
Конфуцианец был очень доволен и сказал сыновьям Хуа-цзы:
—Болезнь можно вылечить. Но мое искусство передается тайно из поколения в поколение,
открывать его посторонним запрещено. Я попрошу всех удалиться из комнаты больного,
а сам останусь наедине с ним на семь дней.
Все
повиновались, и никто не увидел, что делал тот конфуцианец. Однако же болезнь,
державшаяся многие годы, отступила за одно утро.
Но,
очнувшись, Хуа-цзы впал в ярость. Он порвал с женой, подверг наказанию сыновей
и с копьем в руках прогнал конфуцианского ученого. Его схватили и стали допытываться,
почему он так осерчал.
—Раньше, когда я ничего не помнил, я не чувствовал никаких стеснений, — ответил
Хуа-цзы. — Я даже не ведал, существует ли небо или земля. А теперь я вдруг пришел
в сознание, и сразу же мысли об утратах и приобретениях, радостях и печалях,
любви и ненависти за двадцать или тридцать лет моей жизни опутали меня, словно
клубок нитей. Неужто я не смогу больше хотя бы на миг забыться?
Услышав
об этой истории, Цзы-Гун немало подивился и поведал о ней Конфуцию.
—Тебе этого не понять, — ответил Конфуций, повернулся к Янь Юаню и велел ему
записать рассказанное Цзы-Гуном.
У главы семейства
Пан в царстве Цинь был сын, который в детстве выделялся недюжинным умом, а
возмужав, лишался рассудка: пение он принимал за плач, белое считал черным,
благоухание — зловонием, сладость — горечью, а дурной поступок — добрым делом.
О чем бы он ни думал, он все понимал наоборот, будь то небо или земля, четыре
стороны света, вода или огонь, жара или холод. Некий человек по фамилии Ян
посоветовал его отцу:
—Почему бы вам не обратиться за помощью к благородным мужам в царстве Лу [28]? Среди них немало людей искусных и
умелых. Возможно, они смогут вылечить вашего сына.
Отец
безумного направился в Лу, но, проходя через Чэнь, встретил Лао-цзы и рассказал
ему о болезни сына.
—Откуда ты знаешь, что твой сын ненормальный? — спросил его Лао-цзы. — Ведь нынче
все в Поднебесном мире заблуждаются относительно того, что истинно, а что ложно,
что полезно, а что вредно. Поскольку так много людей страдают этой болезнью,
никто и не замечает, что все они больны. Безумия одного человека недостаточно
для того, чтобы изменилась