Ле - Цзы

Небесная Доля

жи­вотные,

а души умерших не доставляют беспокойства живым.

Учителем

Ле-цзы был Старый Шан, а другом — Богао-цзы. Ле-цзы досконально перенял искусство

обоих и возвратился домой, оседлав ветер. Услышал о нем Инь Шэн, присоединился

к его ученикам и в течение несколь­ких месяцев не искал себе пристанища[11]. Десять раз, когда Ле-цзы отдыхал от

своих дел, он просил его открыть свои секреты, и каждый раз Ле-цзы отсылал его

обратно, ничего ему не сказав. Инь Шэн обиделся и попросил разрешения уехать.

Ле-цзы не стал возражать.

Прошло

несколько месяцев, Инь Шэн не отказался от своих намерений и снова пришел к

Ле-цзы.

Почему ты столько раз приходишь и уходишь? — спросил его Ле-цзы.

Не так давно я обращался к вам с просьбой, а вы не удостоили меня ответом. Тогда

я обиделся на вас, но ныне обида прошла, и вот я опять здесь, — ответил Инь

Шэн.

— Я считал

тебя проницательным, а ты, я вижу, ничего не понимаешь! Ну хорошо, я расскажу

тебе, чему я научил­ся у моего учителя. Спустя три года после того, как я начал

учиться у моего учителя и подружился с одним человеком, мое сердце уже не занимали

мысли о “правильном” и “неправильном”, мои уста более не говорили о пользе и

вреде, и, тогда учитель впервые посмотрел в мою сторону. Спустя пять лет в моем

сердце снова появились мысли о правильном и неправильном, а мои уста вновь заговорили

о пользе и вреде — и тогда учитель впервые мне улыбнул­ся. Спустя семь лет я

уже не прилагал к своим мыслям понятия правильного и неправильного и говорил

все, что приходило на ум, не задумываясь о пользе и вреде. Тогда учитель впервые

предложил мне сесть рядом с собой. Спустя девять лет я принимал свободно все,

что появля­лось в моем сердце, и говорил свободно все, что прихо­дило на ум,

не зная, правильно это или неправильно, полезно или вредно, и даже не помня,

кто мой учитель и мой друг. Тогда, когда я дошел до предела всего, что было

внутри и вовне меня, мое зрение стало подобным моему слуху, мой слух — подобным

моему обонянию, мое обоняние — подобным вкусовым ощущениям. Мое созна­ние стало

собранным воедино, а тело — расслабленным, плоть и кости срослись воедино, я

не замечал, на что я опираюсь и где ступают мои ноги, я скитался вместе с ветром

на запад и на восток, подобно листку, сорванному с дерева, или высохшей мякине,

и даже не знал, ветер ли гонит меня, или я подгоняю ветер. А теперь ты захотел

стать моим учеником и, не пробыв со мной и одного года, уже обижаешься на меня.

А ведь ветер не поднимет в воз­дух и частицы твоего тела, земля не удержит и

одного су­става на твоем пальце. Как же ты собираешься ходить по воздуху и скитаться

вместе с ветром?

Тут

Инь Шэн устыдился так, что долго даже вздохнуть не осмеливался.

Больше он не

подходил с расспросами к Ле-цзы.

Учитель Ле-цзы

спросил у Гуань-иня: “Высший чело­век идет под водой — и не захлебывается, ступает

по огню — и не обжигается, воспаряет над всем миром — и не пугается. Позвольте

спросить, как этого добиться?”

Этого добиваются не знаниями и ловкостью, а сохра­няя чистоту жизненной силы,

— ответил Гуань-инь. — При­сядь, я расскажу тебе. Все, что обладает формой и

образом, звучанием и цветом, — это вещи. Чем же отличаются друг от друга вещи

и чем превосходят они друг друга? Формой и цветом — только и всего! Ведь вещи

рождаются в Бес­форменном и возвращаются в Неизменное. Какие могут быть преграды

тому, кто это постиг? Такой человек пребы­вает в Неисчерпаемом и хоронит себя

в Беспредельном, странствует у конца и начала всех вещей. Он бережет цельность

своей природы, пестует свой дух и приводит к согласию свои жизненные силы, дабы

быть заодно с творе­нием всего сущего. Небесное в нем сберегается в целости,

духовное в нем не терпит ущерба. Как же могут задеть его внешние вещи?

Вот и пьяный,

упавший с повозки, может удариться сильно, а до смерти не убьется. Тело у него

такое же, как у других, а ушибется он по-особому — ведь дух его целостен. Он

не знал, что едет в повозке, и не знал, что свалился с нее, мечты о жизни и

страх смерти не гнезди­лись в его груди, и вот он, столкнувшись с каким-либо

предметом, не ведает страха. Если человек может стать таким целостным от вина,

то насколько же целостнее мо­жет он стать благодаря Небу? Мудрый хоронит себя

в не­бесном, и потому ничто не может ему повредить [12].