Ле - Цзы

Небесная Доля

который якобы может убить или подарить жизнь, озолотить или разорить по своей

прихоти. Я верил этому всем сердцем, и вот поче­му я оказался здесь, а долгий

путь показался мне коротким. Когда я пришел сюда, я думал, что все, о чем говорят

здесь, — правда, и я боялся только, что вера моя будет недо­статочно крепка.

Я не знал, куда направляюсь, не ведал, где для меня польза, а где вред. Я просто

сосредоточился на одном — вот почему для меня не существовало никаких преград.

Но теперь, когда я знаю, что вы смеялись надо мной, во мне зародились тревоги

и подозрения, хотя я ста­раюсь казаться спокойным. Оглядываясь назад, я могу

считать, что для меня было большой удачей не утонуть и не сгореть заживо. Но

посмею ли я снова броситься в воду или в огонь?

тех пор удальцы Цзыхуа, встретив на дороге нищего или коновала, не осмеливались

обижать их и даже выхо­дили из коляски, чтобы поклониться им.

Услышал

об этой истории Цзай Во и рассказал ее Конфуцию.

— А ты разве

не знал? — ответил Конфуций. — Чело­век с безупречной верой способен подчинить

своей воле все вещи. Он движет небо и землю, заставляет откликаться духов, охватывает

собою вселенную и нигде не встречает преграды. Неужели ты думаешь, что он может

только про­ходить через огонь и воду? Ничто не мешало Каю, даже когда он поверил

в ложь. Тем более ничто не помешает ему, когда с ним будут искренни! Запомни

это, юноша!

У конюшего

чжоуского царя Сюаня был раб по имени Лян Ян, который был искусен в обращении

со зверями и птицами. Он собирал их и держал у себя во дворе и умел укрощать

самого свирепого хищника — вояка, тигра или орла. При нем самцы и самки сбивались

в стаи, спариваясь без опаски; разные животные жили вместе и никогда не прогоняли

и не кусали друг друга. Государь не хотел, что­бы искусство Лян

Яна умерло вместе с ним, и приказал Мао Цююаню стать его учеником.

Лян

Ян сказал Мао Цююаню:

— Какому искусству

могу я, презренный раб, научить вас? Но я боюсь, что государь скажет, что я

скрываю от вас свои секреты, а потому позвольте мне рассказать вам о том, как

приручать тигров. Вообще говоря, в природе всего жи­вого быть довольным, когда

вам угождают, и сердиться, когда вам перечат. Однако же нельзя думать, что доволь­ство

и гнев возникают по чистому произволу. Зверь гне­вается, лишь когда идут против

его желаний. Кормя тигра, я не решаюсь давать ему живого зверя, ибо он впадет

в ярость, убивая его. Я не даю ему и целую тушу, ибо он впадет в ярость, разрывая

ее на части. Я слежу за тем, голо­ден тигр или сыт, и постигаю причины его раздражен­ности.

Хотя тигры совсем не похожи

на людей, но если они ласкаются к человеку, то это потому, что человек угождает

ему, а если он бросается на человека, то это потому, что человек идет ему наперекор.

А если так, то могу ли я гневать их, идя наперекор их желаниям?

Но я и не потворст­вую им во всем. Ибо когда радость достигает предела, она

сменяется гневом, а когда достигает своего предела гнев, нас вновь охватывает

радость, ибо в нашей душе нет равно­весия. А поскольку в своем сердце я никому

не угождаю и не перечу, звери и птицы принимают меня за своего. И потому нет

ничего удивительного в том, что они спокойно гуляют по моему двору, не вспоминая

о лесной чаще и пустынной равнине, а когда они мирно спят в моем дворе, им не

снятся высокие горы и глубокие ущелья.

Янь Хой сказал

Конфуцию: “Однажды я переправлял­ся через глубокий поток Шаншэнь, и перевозчик

управлял лодкой, словно всемогущий Бог. Я спросил его: “Можно ли научиться управлять

лодкой?” “Можно, — ответил он. — Это легко может сделать хороший пловец, а если

он к тому же и ныряльщик, то научится управлять лодкой, даже не видя ее в глаза”.

Я спросил его еще, но он не захотел говорить со мной. Позвольте спросить, что

это значит?”

— Когда перевозчик

сказал, что его искусству легко может научиться хороший пловец, он имел в виду,

что такой пловец забывает про воду, — ответил Конфуций. — А когда он сказал,

что ныряльщик может научиться его искусству, даже не видя лодку в глаза, он

говорил о том, что для такого человека водная пучина — все равно что суша и

перевернуться в лодке — все равно что упасть с повозки. Пусть перед ним опрокидывается

и переверты­вается все, что угодно, — это не поколеблет его спокойст­вия. Что

бы с ним ни случилось, он будет безмятежен! [15]