Джек Керуак

Бродяги Драхмы

не нервничал и

не смущался, он просто сидел, точно так, как полагается. - Так делают в

тибетских храмах. Это священный ритуал, совершается под пение молитв и 'Ом

Мани Падме Хум', что значит 'Аминь, молния во тьме пустоты'. Я, как видишь,

молния, а Принцесса - тьма пустоты.

- А она-то сама как?! - вскричал я в отчаянии, в прошлом году я так

идеально страдал по ней, долгими часами мучительно размышляя: соблазнять или

нет, ведь она еще так молода, и все такое.

- Ой, знаешь, как здорово, - отозвалась Принцесса. - Попробуй!

- Да я так сидеть не умею. - Джефи сидел в полном 'лотосе' - обе

щиколотки на бедрах. Альва пыхтел на матрасе, пытаясь заплести свои ноги

таким же кренделем. Наконец Джефи устал, и они попросту повалились на

матрас, где Альва и Джефи дружно принялись исследовать территорию. Я все не

мог поверить своим глазам.

- Давай, Смит, раздевайся и иди к нам! - Но кроме всего прочего, помимо

чувств к Принцессе, у меня за плечами был целый год сознательного

воздержания, так как я считал похоть прямой причиной рождения, которое, в

свою очередь, является прямой причиной страданий и смерти, и на полном

серьезе рассматривал похоть как нечто оскорбительное и даже жестокое.

'Красивая девушка - путь к могиле,' - говаривал я, невольно

заглядываясь на аппетитных красоток индейской Мексики. Изгнав из своей жизни

активную похоть, я обрел тот покой, которого мне так не хватало. Но это было

уж слишком! Я все еще боялся раздеться, я вообще предпочитаю раздеваться с

глазу на глаз с кем-то одним, и терпеть не могу делать это при мужчинах. Но

Джефи было в высшей степени наплевать, и вскоре он уже осчастливил нашу

подругу, а потом за дело взялся Альва (пристально глядя на красный свет

лампы теми же большими серьезными глазами, с которыми только что читал

стихи). Тогда я сказал: 'А если я займусь ее рукой?'

- Валяй, отлично. - Полностью одетый, я лег на пол и стал целовать ей

ладонь, потом запястье, локоть, плечо и так далее, а она смеялась и чуть не

плакала от восторга, пока все мы были заняты ее телом. Все спокойствие моего

воздержания - коту под хвост. - Лично я, Смит, не доверяю никакому буддизму

и вообще никакой философии или социальной системе, если они отвергают секс,

- авторитетно заявил Джефи, - завершив дело, он сидел нагишом, скрестив

ноги, и сворачивал себе самокрутку (что соответствовало его установке на

'простоту быта'). Потом все мы, голые, радостно варили на кухне кофе, а

Принцесса, обхватив колени руками, лежала на боку на кухонном полу, просто

ей так нравилось, в конце концов мы с ней вдвоем пошли принимать ванну, и

нам было слышно, как Альва и Джефи рассуждают об Оргиях Свободной Любви

Дзенских Безумцев.

- Слышишь, Принцесса, давай это устраивать регулярно, каждый четверг,

а? - крикнул Джефи.

- Ага, - отвечала она из ванной. Честное слово, ей все это очень

нравилось, и она сказала: - Знаешь, я чувствую, как будто я матерь всего и

вся и должна заботиться о своих детях.

- Ты сама еще ребенок.

- Нет, я древняя праматерь, я бодхисаттва. - Она, конечно, была слегка

чокнутая, но когда я услышал про 'бодхисаттву', то понял, что она ужасно

хочет быть такой же крутой буддисткой, как Джефи, а будучи женщиной, может

выразить это только таким способом, традиции которого коренятся в тибетской

церемонии 'ябьюм', так что все нормально.

Альва, несказанно довольный, был всецело за 'каждый четверг', да теперь

и я тоже.

- Слышал, Альва, она заявила, что она бодхисаттва.

- Ну и правильно.

- Она считает себя нашей общей матерью.

- В Тибете и отчасти в древней Индии, - сообщил Джефи, -

женщины-бодхисаттвы служили священными наложницами в храмах или ритуальных

пещерах, производили на свет достойное потомство, а также медитировали.

Мужчины и женщины вместе медитировали, постились, устраивали праздники,

вроде нашего, и возвращались к еде, питью, беседе, они ходили на прогулки, в

дождливый сезон жили в вихарах, в сухой - под открытым небом, и с сексом не

было никаких проблем, что мне всегда нравилось в восточных религиях. И

кстати, у наших индейцев тоже... Знаете, в детстве, в Орегоне, я совсем не

чувствовал себя американцем, мне чужды были провинциальные идеалы, все это

подавление секса, мрачная серая газетная цензура над общечеловеческими