Джек Керуак

Бродяги Драхмы

наконец Джефи подошел ко мне и сказал: 'Придется вылезать, Смит, два

спальника у нас есть, расстегнем их и расстелим, чтоб было одеяло на троих,

проклятье, не жарко будет'.

- Как это? Холод же будет снизу проникать!

- Ну, не спать же Генри в машине, он замерзнет до смерти, обогревателя

нет.

- А, черт побери, я-то уже обрадовался, - хныкал я, вылезая и обуваясь;

Джефи быстро развернул оба спальника, подстелив под них пончо, и устроился

спать. В довершение всего, мне пришлось лечь посередке; было уже намного

ниже нуля, звезды мигали насмешливыми льдышками. Я забрался внутрь, улегся и

слышал, как Морли, маньяк, надувает свой идиотский матрас, чтобы улечься

рядом; но, не успев лечь, он тут же начал ворочаться, вздыхать, кряхтеть, то

лицом ко мне, то опять спиной, все это под великолепием ледяных звезд, а

Джефи храпел себе, его-то все это сумасшедшее верчение не касалось. Наконец,

отчаявшись заснуть, Морли встал и пошел в машину, должно быть, побеседовать

с самим собой на свой безумный лад, и я ненадолго вздремнул; однако уже

через несколько минут он замерз, вернулся, залез под одеяло и снова принялся

ворочаться, иногда вполголоса чертыхаясь, это продолжалось какую-то

вечность, и все же в конце концов Аврора высветлила восточную кромку Амиды,

скоро можно будет вставать. О, этот псих Морли! И это было только начало

всех злоключений этой в высшей степени замечательной личности (как вы вскоре

убедитесь), этого замечательного человека, который был, наверно,

единственным в мировой истории альпинистом, забывшим спальный мешок.

'Господи, - думал я, - лучше бы он забыл свой несчастный матрас'.

Встретившись с нами, Морли, дабы соответствовать нашему смелому

предприятию, с первой же минуты принялся испускать альпийские йодли,

традиционный клич альпинистов. Это было обычное 'Йоделэйхи-и!', только в

самый неподходящий момент и при самых странных обстоятельствах: несколько

раз еще у себя, среди китайско-немецких друзей, потом сидя с нами в машине,

потом при выходе из машины, у бара. И теперь, когда Джефи проснулся, увидел,

что уже рассвет, выскочил из мешков и побежал собирать хворост и ежиться над

предварительным костерком, Морли тоже пробудился от краткого нервного

предрассветного сна, зевнул, да как заорет: 'Йоделэйхи-и!' - так что эхо

отдалось в дальних долах. Встал и я; ничего не оставалось, как только

скакать и махать руками, как делали мы с грустным бродяжкой в гондоле на

южном побережье. Но вскоре Джефи подбросил дров, и костер разгуделся вовсю,

мы повернулись к нему спинами, грелись и разговаривали. Чудесное было утро -

алые лучи восхода косо били из-за холма меж холодных деревьев, точно свет в

кафедральном соборе, туман поднимался навстречу солнцу, а вокруг - дружный

шум невидимых потоков, низвергающихся со скал, с заводями, затянутыми,

должно быть, пленкой льда. Рыболовные угодья. Вскоре и я уже орал:

'Йоделэйхи-и!'; но, когда Джефи отошел подсобрать еще дров и Морли окликнул

его йодлем, Джефи ответил простым 'У-у!' - и потом объяснил, что так

аукаются в горах индейцы, это лучше. И я начал аукать так же.

Потом мы залезли в машину и тронулись. Поели хлеба с сыром. Утренний

Морли ничем не отличался от вечернего, продолжался все тот же

культурно-фальшиво-забавный треп, разве что голос звучал поприятнее, с

эдакой утренней свежестью, как бывает у рано проснувшихся людей, с

мечтательной хрипотцой, но бодрый, готовый к новому дню. Стало пригревать

солнце. Хлеб был хорош, его испекла жена Шона Монахана, у которого, кстати,

была хижина в Корте-Мадера, куда мы все могли в любой момент приехать и

бесплатно жить. Сыр был острый чеддер. Но это меня не удовлетворило;

оказавшись в безлюдных краях без единого домика, я затосковал по старому

доброму горячему завтраку, и внезапно, переехав мост через небольшую речку,

мы увидали у дороги веселенький охотничий домик под сенью огромных

можжевельников; из трубы курился дым, снаружи была неоновая вывеска, а

надпись в окне предлагала блины и горячий кофе.

- Зайдем, ей-Богу, надо подкрепиться по-человечески, нам же целый день

карабкаться.

Никто не возражал; мы вошли и сели, и славная женщина приняла наш заказ

с веселой деревенской общительностью. - 'Что, ребятки, с утра на охоту?'