сходил за вином, встретил Ковбоя и еще кой-кого из музыкантов, и
вернулся с компанией - следить за Рози. - Выпей вина, может, ума наберешься.
- Нет уж, с бухлом покончено, винище ваше, которое вы жрете, выжигает
желудок и сушит мозги. С тобой вообще плохо дело, ты ничего не чувствуешь,
не понимаешь, что происходит!
- Ну все, хватит.
- Это моя последняя ночь на земле, - добавила она.
Мы с музыкантами выпили все вино, трепались до полуночи, и Рози,
казалось, стало получше, она лежала на кушетке, болтала с нами, даже
посмеялась немножко, ела бутерброды и пила чай, который я заварил для нее.
Музыканты ушли, я лег спать на кухне в новом спальном мешке. Но когда ночью
вернулся Коди, а я ушел, она выбралась, пока он спал, на крышу, разбила
слуховое окошко, чтобы осколками перерезать вены, и сидела там на рассвете,
истекая кровью; сосед заметил ее, вызвал полицию, полицейские полезли на
крышу помочь ей, тут-то все и случилось: она увидела, что пришла страшная
полиция всех нас арестовать, и побежала к краю крыши. Молодой полицейский,
ирландец, в невероятном прыжке успел схватить ее за халат, но она вырвалась
и, голая, упала на тротуар с шестого этажа. На первом этаже музыканты,
которые всю ночь крутили пластинки и разговаривали, услышали глухой стук.
Выглянув из окна, они увидели ужасную картину. 'Так обломались, какое уж там
веселье'. Задернули занавески и тряслись. Коди спал... На следующий день,
когда я узнал обо всем, увидел в газете фото с распластанным крестом на том
месте, где она приземлилась, - одна из мыслей была: 'Если бы она послушала
меня... Неужели я говорил так глупо? Неужели мои идеи такие дурацкие,
идиотские, детские? Не пора ли воплотить в жизнь то, в чем я уверен?'
Так я и сделал. На следующей же неделе собрался в дорогу, чтобы
покинуть этот город невежества и неведения, каким является любой современный
город. Распрощавшись с Джефи и другими, я вскочил в товарняк и поехал вниз
по побережью, в Лос-Анджелес. Бедная Рози - она была абсолютно уверена в
реальности мира, в реальности страха, - что же реально теперь? 'По крайней
мере, - думал я, - теперь, на небесах, теперь она знает'.
А себе я сказал: 'Я в дороге на небеса'. Мне внезапно стало ясно, что я
никого не должен учить тому, что понял сам. Как я уже говорил, перед
отъездом я встречался с Джефи, мы грустно побродили по парку Чайнатауна,
перекусили в 'Нам Юен', вышли, уселись на травку, воскресное утро, тут
заметили группу негров-проповедников, проповедующих перед несколькими
скучающими китайскими семействами, чьи детишки резвились рядом в траве, и
кучкой бродяг, которым было ненамного интереснее. Толстая тетка, типа Ма
Рэйни, расставив ноги, гулко завывала, то и дело переходя с речи на блюз,
причем пела замечательно; почему же такая одаренная проповедница не пела в
церкви? А дело в том, что время от времени она вдруг страшно отхаркивалась и
со всей силы сплевывала на траву. 'И я говорю вам, что Господь позаботится о
вас, если вы осознаете, что для вас открыто новое поле... Да! - хрр! -
тьфу!' - футов на десять вбок. 'Видишь, - сказал я Джефи, - в церкви она не
смогла бы этого сделать, и в этом ее изъян, что касается церкви, но скажи
мне, слышал ли ты когда-нибудь такого крутого проповедника?'
- Да, хороша, - ответил он, - только не люблю я все эти штуки насчет
Иисуса.
- Чем же тебе Иисус не нравится? Разве он не говорил о Небесах? Разве
Небеса - не то же самое, что Нирвана Будды?
- В твоей интерпретации, Смит.
- Джефи, я вот хотел объяснить Рози разные вещи, и мне все время мешала
эта ересь, отделяющая буддизм от христианства, восток от запада, какая, черт
подери, разница? Мы же ведь все на небесах, разве нет?
- Кто тебе сказал?
- Мы же в нирване, или нет?
- В нирване и в самсаре одновременно.
- Слова, слова, что значит слово? Не все ли равно, как назвать нирвану?
Ты послушай, как эта тетка взывает к тебе, твердит тебе о новом поле, о
новом буддистском поле, братишка! - Джефи разулыбался, чрезвычайно
довольный. - Для всех нас, во все стороны распростерлись буддистские поля, а
Рози - цветок, которому мы позволили увянуть.
- Никогда еще ты не говорил так верно, Рэй.
Толстая тетка подошла к нам, она тоже заметила нас, особенно меня. Она
даже назвала меня