Бродяги Драхмы

В Беркли я жил у Альвы Голдбука в заросшем розами коттеджике на заднем

дворе другого дома, побольше, на Милвиа-стрит. На подгнившей, покосившейся,

увитой плющом веранде, в славном старом кресле-качалке, я каждое утро читал

Алмазную Сутру. Двор было полон зреющих помидоров и мяты, мята, все пропахло

мятой, там росло чудесное старое дерево, под которым я любил медитировать

прохладными, великолепно-звездными калифорнийскими октябрьскими ночами, коим

нет равных в мире. У нас была отличная кухонька с газовой плиткой, правда,

без холодильника, но это неважно. Еще была отличная маленькая ванная, с

ванной и горячей водой, и общая комната, устланная соломенными циновками,

подушками и матрасами, и везде книги, книги, сотни книг, от Катулла до

Паунда и Блита, пластинки с Бахом и Бетховеном (даже одна свинговая - Эллы

Фитцджеральд, с весьма любопытным Кларком Терри на трубе) и хороший

вебкоровский проигрыватель, с тремя скоростями и такой громкостью, что с

домика запросто могла слететь крыша: она ведь была фанерная, как и стены;

как-то в одну из наших ночных дзен-безумских пьянок я от радости прошиб

стену кулаком, Кофлин увидел меня и дюйма на три просунул голову в дыру.

Примерно в миле оттуда, вниз по Милвиа-стрит и вверх к кампусу

Калифорнийского университета, за другим большим старым домом на тихой улице

Хиллегасс, пряталась хижина Джефи, гораздо меньше нашей, футов двенадцать на

двенадцать, внутри - ничего, кроме типичных аксессуаров нехитрого

монашеского быта, никаких стульев или там романтических кресел-качалок, одни

соломенные циновки. В углу - знаменитый рюкзак с начищенными котелками,

которые вложены друг в дружку, упакованы и завязаны в синий платок как

единое компактное целое. Деревянные японские сандалии-гэта, которые он

никогда не носил, и пара домашних черных носков-пата, чтобы мягко ступать по

славным соломенным циновкам: место для четырех пальцев с одной стороны и для

большого - отдельно. У него имелось множество апельсиновых ящиков, набитых

прекрасными учеными книгами, кое-что на восточных языках, все великие сутры,

комментарии к сутрам, полное собрание сочинений Д.Т.Судзуки и отличный

четырехтомник японских хокку. Кроме того, была огромная коллекция лучшей

мировой поэзии. На самом деле, если сюда залез бы вор, единственное, что

стоило бы брать - это книги. Вся одежда - поношенная, приобретенная с

беспечной радостью в магазинах 'Доброй воли' и Армии спасения: штопаные

шерстяные носки, цветные фуфайки, джинсы, рабочие рубахи, мокасины и

несколько свитеров с высоким горлом, которые он надевал все сразу морозными

горными ночами на Высоких Сьеррах Калифорнии или Высоких Каскадах Вашингтона

и Орегона во время своих невероятных долгих походов, порой многонедельных,

всего с несколькими фунтами сушеных припасов в рюкзаке. Из нескольких

апельсиновых ящиков был составлен стол, и летним вечером, когда я впервые

пришел туда, на этом столе, рядом с Джефи, склонившим серьезную голову над

иероглифами китайского поэта Хань Шаня, мирно дымилась чашка чаю. Кофлин дал

мне адрес, и я пришел: вначале увидел велосипед Джефи на лужайке перед

большим хозяйским домом, а потом и кучку странных валунов и камней с

забавными деревцами, принесенными им из горных походов, чтобы устроить

собственный 'японский чайный садик' или 'сад чайного домика', ибо над

скромной обителью шелестела вполне подходящая сосна.

Никогда не видел я более мирной сцены, чем в тот прохладный алеющий

вечер, когда попросту открыл дверку, заглянул внутрь, и увидел, как он сидит

с книгой в углу своей хижины на циновке, скрестив ноги и подложив под себя

пеструю подушку, похожий в очках на старого мудрого ученого, а рядом

жестяной чайничек и дымящаяся фарфоровая чашка. Он спокойно поднял голову,

увидел, что это я, сказал: 'А, Рэй, заходи' - и снова углубился в чтение.

- Чем занимаешься?

- Перевожу великую поэму Хань Шаня 'Холодная Гора', написанную тысячу

лет назад, частично на скалах, в сотнях миль от человеческого жилья.

- Ого.

- Между прочим, входя сюда, следует разуться, посмотри, тут циновки,

обувь может их попортить. - Я послушно снял свои синие холщовые тапочки на