Джек Керуак

Бродяги Драхмы

вегетарианец, хотя лично я в

это не врубаюсь, мне кажется, в современном мире это немножко чересчур, ведь

все живые существа питаются, как могут. И он был человек одиночества, смог

удалиться от мира и жить себе в чистоте и истинности.

- Тоже похоже на тебя.

- И на тебя, Рэй. Я ведь не забыл твои рассказы, как ты медитировал в

лесу в Северной Каролине, и все такое. - Джефи был очень печален, даже

подавлен, я еще не видел его таким тихим, меланхоличным, задумчивым, он

говорил с какой-то материнской нежностью, будто издалека, с бедным томящимся

существом (то есть со мной), нуждающимся в поддержке и утешении, он ничего

не изображал и был как бы в трансе.

- Ты сегодня медитировал?

- А как же, я каждое утро до завтрака медитирую, и еще вечером подолгу,

если не помешают.

- Кто?

- Разные люди. Иногда Кофлин, вчера вот Альва заходил, Рол Стурласон,

еще одна девушка приходит играть в 'ябьюм'.

- 'Ябьюм'? Это что такое?

- Не знаешь, что такое 'ябьюм', Смит? Потом расскажу. - Он был слишком

опечален, чтобы говорить о 'ябьюме', как я выяснил в одну из ближайших

ночей. Мы еще поговорили о Хань Шане и о стихах, написанных на скалах, а

когда я уходил, пришел Рол Стурласон, высокий симпатичный блондин, чтобы

обсудить подробности их предстоящего путешествия в Японию. Этого Рола

Стурласона интересовал сад камней Р,андзи в монастыре С,кокудзи в Киото, это

просто старые камни, но расположенные таким образом, что получается,

очевидно, некая мистическая эстетика, так что каждый год тысячи туристов и

монахов приезжают туда, чтобы, созерцая камни, обрести спокойствие духа. Я

никогда не встречал людей столь странных и при этом прямых и серьезных, как

этот Стурласон. Больше я его не видел, вскоре он уехал в Японию, но не могу

забыть, как он ответил на мой вопрос: 'Кто же так здорово расположил эти

камни?'

- Это неизвестно; какой-то монах, или монахи, много лет тому назад. Но

в том, как они расставлены, есть определенная таинственная форма. Ведь лишь

через форму мы можем познать пустоту. - Он показал мне фотографию этих

камней на аккуратно разровненном граблями песке, похожих на острова в море,

словно с глазами (неровностями), на фоне аккуратной архитектуры

монастырского дворика. Потом он показал схему расположения камней с

проекцией их силуэтов, где прослеживалась геометрическая логика и все такое,

говорил про 'одинокую индивидуальность', и что камни - 'выпуклости,

расталкивающие пространство', все это имело какое-то отношение к коанам, но,

честно говоря, меня больше интересовал сам Рол, и особенно славный добрый

Джефи, который приготовил на шумном бензиновом примусе еще чаю и подал нам

еще по чашке, почти с молчаливым восточным поклоном.

Все было совсем не так, как на вечере поэтов.

Но на следующую ночь, около полуночи, мы с Кофлином и Альвой решили

купить большую галлоновую бутыль бургундского и завалиться к Джефи.

- Что он сейчас делает? - спросил я.

- Не знаю, - говорит Кофлин, - может, работает, может, трахается.

Посмотрим.

Мы купили вина внизу на Шеттак-авеню и поднялись к Джефи, и вновь я

увидал на лужайке его унылый английский велосипед.

- Весь день он колесит по Беркли на этом велосипеде с рюкзачком за

спиной, - сказал Кофлин. - То же самое было в Рид-колледже в Орегоне. Он там

был местной достопримечательностью. Какие мы там пьянки устраивали, с

девицами, с выпрыгиванием из окон, со всякими студенческими приколами,

страшное дело.

- Вообще он странный, конечно, - сказал Альва, задумчиво покусывая

губу; Альва и сам с интересом изучал нашего странного шумно-тихого друга. И

вновь мы вошли в маленькую дверь, и Джефи, в очках, оторвался от книги, на

сей раз это был сборник американской поэзии, и сказал только: 'А-а', эдаким

культурным тоном. Друзья сняли обувь и протопали по циновкам в комнату; я

разувался последним, замешкался, в руке у меня была бутылка, я повернулся и

издали показал ее сидевшему скрестив ноги Джефи; и вдруг, с диким криком

'Йаааа!', он взвился в воздух и одним огромным прыжком приземлился возле

меня, в фехтовальной позиции, с внезапным кинжалом в руке, так что острие,

отчетливо звякнув, коснулось стекла. Это был самый потрясающий прыжок,

который я видел в своей жизни, если не считать чокнутых акробатов,