Доннер Флоринда

Шабоно

у костра, Ирамамове наблюдал за мной со все

нарастающим любопытством. А я медленно поднялась на

ноги. Я утратила свою физическую сущность, подумала я.

Попытавшись двинуться с места, я поняла, что ноги меня

не слушаются, и удрученно плюхнулась на землю рядом с

Ирамамове. - Ты почему не смеешься? - спросила я,

удивляясь собственным словам. На самом-то деле я хотела

узнать, не означает ли лопотание дождя по крыше, что

пришла гроза. Я тут же засомневалась, действительно ли я

что-то сказала, ибо отголоски слов звенели у меня в голове,

как дальнее эхо. Боясь пропустить ответ, я подсела к Ира-

мамове поближе.

Тишину прорезал крик ночной обезьяны, и лицо его

напряглось. Ноздри раздулись, полные губы сжались в пря-

мую линию. Он впился в меня глазами, которые ста-

новились все больше. В них светилось глубокое одиночество

и еще нежность, такая неожиданная на его суровом, похо-

жем на маску лице.

Словно приведенная в движение неким непово-

ротливым механизмом, я с огромным трудом подползла к

порогу хижины. Мои сухожилия будто кто-то заменил

эластичными струнами. Я с удовольствием чувствовала, что

могу растянуться в любом направлении, принять самые не-

лепые, самые невообразимые позы.

Из висящего на шее мешочка Ирамамове отсыпал на

ладонь эпену, глубоко втянул галлюциноген в ноздри и за-

пел. Я ощутила его песню в себе и вокруг себя, почувство-

вала ее мощное притяжение. Без тени сомнения я отпила

еще из сосуда, который он поднес к моим губам. Темное

варево больше не горчило.

Мое ощущение времени и пространства совершенно

перекосилось. Ирамамове и костер оказались так далеко,

что меня одолел страх потерять их в ставшей необъятной

хижине. И сразу же его глаза так приблизились к моим,

что я увидела свое отражение в их темных зрачках. Меня

сокрушила тяжесть его тела, руки сами сложились у него

под грудью. Он шептал мне что-то на ухо, но я не слышала.

Ветерок развел листья в стороны, и открылась полная теней

ночь, деревья касались верхушками звезд, бесчисленных

звезд, собравшихся в кучу, словно готовых вот-вот упасть.

Я протянула руку; рука схватила листья в алмазах капель.

На мгновение они повисли у меня на пальцах, а потом

исчезли, как роса.

Тяжелое тело Ирамамове держало меня; его глаза сеяли

во мне зерна света; его нежный голос звал меня за собой

сквозь сны дня и ночи, сны дождевой воды и горькой

листвы. В его пленившем меня теле не было ничего от

насилия. Наслаждение волнами сливалось с видениями гор

и рек, тех дальних краев, где обитают хекуры. Я плясала с

духами зверей и деревьев, скользя с ними в тумане мимо

корней и стволов, мимо веток и листьев. Я подпевала голо-

сам птиц и пауков, ягуаров и змей. Я разделяла сны тех,

кто живет эпеной, горькими цветами и листьями.

Я уже не знала, сплю я или бодрствую. Временами мне

смутно вспоминались слова Хайямы о шаманах, телам ко-

торых необходимо женское начало. Но эти воспоминания

были расплывчаты и скоротечны, оставаясь глухими неу-

веренными предчувствиями. А Ирамамове всегда чутко

улавливал, когда я готова погрузиться в настоящий сон,

когда у меня на кончике языка повисали вопросы, а когда

я вот-вот заплачу.

- Если ты не можешь видеть сны, я тебя заставлю, -

сказал он, обнимая меня и отирая мне слезы своей щекой.

И вся моя решимость отказаться пить из сосуда, который

подобно лесному духу стоял у огня, исчезла без следа. Я

жадно выпила темное, приносящее видения зелье и снова

повисла в безвременье, которое не было ни днем, ни ночью.

И снова я влетела в ритм дыхания Ирамамове, в биение его

сердца, сливаясь со светом и тьмой внутри него.

Время вернулось ко мне, когда я почувствовала, что

как-то перемещаюсь сквозь листву, деревья и неподвижные

лианы подлеска. Я знала, что не иду сама, и тем не менее

я спускалась из холодного, погруженного в туман леса.

Ноги мои были связаны, а голова безвольно болталась, слов-

но сосуд, выпитый до дна. Видения вытекали из моих

ушей, носа и рта, оставляя тонкий след капель на крутой

тропе. И напоследок передо мной всплыли образы шабоно,

в которых жили мужчины и женщины-шаманы из иных

времен.

Когда я проснулась, Ирамамове сидел у костра. На

лице его играли огненные блики и слабый свет луны, загля-

дывавшей в хижину. И я подумала, сколько же дней мино-

вало с той ночи, когда он в первый раз дал мне горькое

зелье. Сосуда у костра не было. В том, что мы уже не в

горах, я не сомневалась. Ночь была безоблачна. Тихий ве-

терок, шелестящий в кронах деревьев, расплел мои мысли,