Доннер Флоринда

Шабоно

в боевой готовности, а

женщины боятся ходить одни на огороды или рыбную

ловлю.

- Почему никто мне не может сказать, что происхо-

дит? - выкрикнула я.

- А ничего такого и не происходит, - спокойно

ответил Арасуве и, закинув руки за голову, поудобнее рас-

тянулся в гамаке. Он тоже заговорил на совершенно посто-

роннюю тему, то и дело посмеиваясь по ходу рассказа. Но

меня это не успокоило. Я не стала смеяться вместе с ним,

не стала даже слушать его слов и, к его полному изум-

лению, сердито потопала в свою хижину.

Целыми днями я чувствовала себя несчастной, то

обижаясь на всех, то жалея себя. Я стала плохо спать. Я

постоянно твердила себе, что ко мне, полностью принявшей

новый образ жизни, ни с того ни с сего стали относиться

как к чужой. Я злилась и считала себя обманутой. Я не

могла смириться с тем, что Арасуве не захотел доверить мне

свою тайну. Даже Ритими не проявляла особой охоты меня

успокоить. Я страстно желала, чтобы здесь оказался Милагрос.

Уж он бы наверняка развеял все мои тревоги. Уж он бы

все мне рассказал.

Однажды ночью, когда я еще не совсем впала в сонное

забытье, а витала где-то между сном и явью, на меня

обрушилось внезапное озарение. И пришло оно не в словах,

но преобразилось в целую последовательность мыслей и вос-

поминаний, вспыхивавших передо мной яркими образами,

и все вдруг предстало в истинном свете.

Меня охватило ликование. Я расхохоталась с облег-

чением, переросшим в настоящее веселье. Я слышала, как

мой смех эхом разносится по всем хижинам. Сев в гамаке,

я увидела, что почти все Итикотери хохочут вместе со мной.

Арасуве присел у моего гамака.

- Тебя не свели с ума лесные духи? - спросил он, взяв

мою голову в ладони.

- Свели, - все еще смеясь, ответила я и заглянула в

его глаза; они блестели в темноте. Я обвела глазами

Ритими, Тутеми и Этеву, стоявших возле Арасуве с заспан-

ными любопытными лицами, раскрасневшимися от смеха.

Из меня бесконечным потоком полились слова, громоздясь

друг на дружку с поразительной быстротой. Я заговорила

по-испански, и не потому что хотела что-то скрыть, а пото-

му что на их языке мои объяснения не имели бы никакого

смысла. Арасуве и все остальные слушали так, словно все

понимали, словно чувствовали, как мне необходимо

избавиться от царившего во мне смятения.

А я, наконец, осознала, что для них я и есть чужачка,

и мои требования быть в курсе таких дел, о которых Итико-

тери не говорят даже в своем кругу, были вызваны только

моим повышенным самомнением. И уж в совершенно не-

сносное существо превратила меня мысль о том, что меня

оставляют в стороне, не подпускают к чему-то такому, что

я имею полное право знать. Это свое право знать я не под-

вергала ни малейшему сомнению, и это делало меня несча-

стной, лишало всех тех радостей, которыми я так дорожила

прежде. Угрюмость и подавленность находились не вне, а

внутри меня и как-то передавались в шабоно и к его

жителям.

Мозолистая ладонь Арасуве легла на мою тонзуру. Я

нисколько не стыдилась своих чувств и с радостью поняла,

что только я сама могу возродить ощущение чуда и вол-

шебства от пребывания в другом мире.

- Вдуй-ка мне в нос эпену, - велел Арасуве Этеве. -

Я хочу убедиться, что злые духи не тронут Белую Девушку.

Я услышала бормотание, тихий ропот голосов, приглу-

шенный смех, и под монотонное пение Арасуве погрузилась

в спокойный сон, как не спала уже много дней. Маленькая

Тешома, которая уже давненько не забиралась ко мне в га-

мак, разбудила меня на рассвете. - Я слышала, как ты

смеялась вчера среди ночи, - сказала она, уютно прижима-

ясь ко мне. - Ты не смеялась так давно, и я боялась, что

ты больше никогда не засмеешься.

Я заглянула в ее блестящие глазенки, словно могла

найти в них ответ, который позволил бы мне в будущем

избавляться с помощью смеха от всех душевных смут и

тревог.

Непривычная тишина глухой пеленой опускалась на

шабоно по мере того, как вокруг нас сгущались ночные су-

мерки. Я уже почти засыпала под убаюкивающее прикос-

новение пальцев Тутеми, искавших вшей у меня в волосах.

Крикливая болтовня женщин, занятых приготовлением

ужина и кормлением младенцев, истаяла до шепота. Слов-

но по чьему-то безмолвному приказу, ребятишки прек-

ратили свои шумные вечерние забавы и собрались в хижине

Арасуве послушать сказки старого Камосиве. Он, казалось,

был совершенно увлечен собственными речами, дра-

матически жестикулируя по ходу повествования. Но глаз

его внимательно следил за длинными клубнями батата, за-