и не останется во всем озере
ничего, что не было бы пропитано прохладной водой, так же точно, великий царь, и
монах обливает, заливает, переполняет, пропитывает это тело радостью и счастьем,
рожденным сосредоточенностью, и не остается во всем его теле ничего, что не было
бы пропитано радостью и счастьем, рожденным сосредоточенностью.
Таков, брахман, зримый плод отшельничества, который прекраснее, и возвышеннее
предыдущих зримых плодов отшельничества.
И далее, брахман, монах отвращается от радости и пребывает в
уравновешенности; наделенный способностью самосознания и вдумчивостью, испытывая
телом то счастье, которые достойные описывают: 'уравновешенный, наделенный
способностью самосознания, пребывающий в счастье', он достигает третьей ступени
созерцания и пребывает в ней. Он обливает, заливает, переполняет, пропитывает
это тело счастьем, свободным от радости, и не остается во всем его теле ничего,
что не было бы пропитано счастьем, свободным от радости.
Подобно тому, брахман, как в пруду с голубыми лотосами, пруду с красными
лотосами, пруду с белыми лотосами отдельные голубые лотосы, или красные лотосы,
или белые лотосы рождены в воде, выросли в воде, омыты водой, целиком погружены
в воду, питаются ею, они от кончиков до корней облиты, залиты, переполнены,
пропитаны прохладной водой, и не остается во всех голубых лотосах, или красных
лотосах, или белых лотосах ничего, что не было бы пропитано прохладной водой,
так точно, брахман, и монах обливает, обливает, заливает, переполняет,
пропитывает это тело счастьем, свободным от радости и не остается во всем его
теле ничего, что не было бы пропитано счастьем, свободным от радости.
Таков, брахман, зримый плод отшельничества, который прекраснее, и возвышеннее
предыдущих зримых плодов отшельничества.
И далее, брахман, монах, отказавшись от счастья, отказавшись от несчастья,
избавившись от прежней удовлетворенности и неудовлетворенности, достигает
четвертой ступени созерцания — лишенной несчастья, лишенной счастья, очищенной
уравновешенностью и способностью самосознания и пребывает в ней. Это
жертвоприношение, брахман, — и менее трудно, и менее беспокойно, и более
плодоносно, и более достославно, чем предыдущие жертвоприношения.
Подобно тому, брахман, как человек сидел бы укутанный с головой в белое
одеяние так, что не осталось бы на всем теле места, которое не было бы покрыто
белым одеянием, так же точно, великий царь, и монах сидит, пропитав это тело
чистым, совершенным разумом, и не остается во всем теле ничего, что не было бы
пропитано чистым совершенным разумом.
Таков, брахман, зримый плод отшельничества, который прекраснее, и возвышеннее
предыдущих зримых плодов отшельничества.
Так с сосредоточенной мыслью — чистой, возвышенной, незапятнанной, лишенной
нечистоты, гибкой, готовой к действию, стойкой, непоколебимой, — он направляет и
вращает мысль к совершенному видению. Это жертвоприношение, брахман, — и менее
трудно, и менее беспокойно, и более плодоносно, и более достославно, чем
предыдущие жертвоприношения.
Подобно тому, брахман, как если драгоценный камень велурия — прекрасный,
благородный, восьмигранный, превосходно отшлифованный, прозрачный, сияющий,
безупречный, наделенный всеми достоинствами, — продета нить — синяя, или
оранжевая, или красная, или белая, или желтоватая нить — и человек, наделенный
зрением, взяв его в руку, может понять: 'Вот драгоценный камень велурия —
прекрасный, благородный, восьмигранный, превосходно отшлифованный, чистый,
сияющий, безупречный, наделенный всеми достоинствами, — и в него продета эта
нить — синяя, или оранжевая, или красная, или белая, или желтоватая' — так же
точно, великий царь, и монах с сосредоточенной мыслью — чистой, возвышенной,
незапятнанной, лишенной нечистоты, гибкой, готовой к действию, стойкой,
непоколебимой, — он направляет и вращает мысль к совершенному видению. Он
постигает: 'Вот это мое тело имеет форму, состоит из четырех великих элементов,
рождено матерью и отцом, представляет собой скопление вареного риса и кислого
молока, непостоянно, подвержено разрушению, стиранию, распаду, уничтожению, и
вот здесь заключено, здесь к нему привязано мое сознание'.
Таков, великий царь, зримый плод отшельничества, который прекраснее, и
возвышеннее предыдущих зримых плодов отшельничества.
Так с сосредоточенной мыслью — чистой, ясной, незапятнанной, лишенной
нечистоты, гибкой, готовой к действию, стойкой, непоколебимой, — он обращает