Виталий Фил

Без ИМЕНИ

пионерлагерей или нетрезвой парковой скамейке.

Ползая на животе по страницам огромной книги, по изгибам и дугам, сплетающимся в завитки букв, судорожно пытаясь сложить их в слова, и забывая значения отдельных букв, стремясь понять значения предложений.

Не ищите в предложениях смысла букв.

Очередной сеанс поиска диким утром, потерянными глазами и инстинктами, забытыми дорогами и богами. Брошенными кармами, карманами, засыпанными песком времени, которым смазывают механизмы песочных часов, щедро отмеряющих куски вечности. Осколки зрителей нашей жизни. Осколки разбитого вперемешку с событиями другого мира калейдоскопа образов, где всё по-другому.

Из дневника локального бога:

'… они приходили ко мне, ищущие, с потерянными взглядами. Они просили показать им смысл жизни и вернуть вкус к дыханию. Поначалу я внимал их просьбам, показывая бесконечность Вселенной, красоты водопадов и закатов, драмы рождения и смерти. Я говорил им: Смотрите! Смотрите! А они не обращали на это никакого внимания. Они ждали от меня еще чего-то, считая, что истинный смысл должен быть непостижим обычными органами чувств'.

Пантеон ручных богов и зенитных демиургов с молчаливого согласия платяного шкафа и вешалок помог мне сдержать его бешеный натиск, но в этой битве силы были не равны.

Мой меч резал его броню и плоть со скрипом, подобным скрипу пишущей части шарикового устройства потери-переноса смысла. Я никогда не жаждал быть бойцом, но обстоятельства моего прошлого требовали решительных действий, и я талантливо овладел искусством войны. Он же умел и любил сражаться, сказывались сотни, тысячи лет, проведенных в беспрерывной битве. Мой меч и тяжелые сапоги, его стальные клыки и когти, бензопилы, цепи, тяжелые топоры и кувалды – всё смешалось. Наше мастерство растянуло бой в длинное и захватывающее представление из множества поединков. Чаши весов неоднократно смешались и…

не каждое можно

Обломок моего меча, по рукоятку торчащий из-под моей же лопатки, словно череда невероятных совпадений заставлял задуматься о закономерном стечении обстоятельств.

Такая тихая умиротворённость холодного летнего дня, когда тишина в моей берлоге не прерывается гудением старого процессорного вентилятора. Тихое шелестение листьев и гул грузовика с надсаженным глушителем. Обрывки мыслей, воспоминания, лень и усталое безразличие, томик братьев Стругацких, открывашка и грязная посуда, смешиваясь, образовывали какую-то странную, по непостижимой причине вдохновляющую меня обстановку. Для полной картины не хватало разве, что рисунков черной тушью на прелестных обоях, заполнявших всё потенциально полезное пространство стен розовыми розами. Честно говоря, я уже давно подумывал о том, чтобы содрать их совсем, обнажив так любимый мной серый бетон. Серый ноздрястый бетон и разбросанные тут и там лоскуты добросовестно приклеенных обоев. Было бы здорово, но я не мог решиться на столь решительный шаг. Мне было жаль труда тех людей, который не так давно делали в моей берлоге ремонт.

Было бы здорово, если бы сейчас похолодало. Ах, лето.

И было бы совсем неплохо, если…

…к тому времени мы уже успели изрядно друг друга потрепать. Не знаю, кто был в худшем состоянии – нам досталось примерно одинаково, с той лишь разницей, что он пренебрегал защитой, с упоением камикадзе бросаясь в атаку, когда я, быстро поняв с каким противником имею дело, внимательно следил за каждым его выпадом…

Это было так давно. Целых четыре? Нет, пять месяцев назад. Точно не помню. Помню лишь, что это было летом и мне было жарко. А еще мне хотелось избавиться от надоевших роз на обоях и кефира (?). Обои я уже давно оставил в покое. А выпить я всегда не прочь.

В такой бездонной пропасти времени, как прошедшие четыре-пять месяцев, может уместиться очень много. Особенно, когда жизнь твоя, насыщенная и сжатая, течёт с поразительной скоростью.

Примерно с такой же, с какой он изловчился схватить и перекусить мой меч, вырвать у из рук остатки клинка, сделав сальто, воткнуть его мне под лопатку и скрыться в кроваво-красном тумане, окутавшем моё сознание.