Э. Баркер

Письма живого усопшего или послания с того света.

они испытывают

желания, в которых сами не могут отдать себе отчета — отражение

желания, которое не более, как скрытое влечение нерожденного;

они испытывают непонятные страхи, которые не более, как отголоски

его прежних страхов и недугов. Мать, которая питает действительно

великую душу, может в течение этого периода созидания сама

вырасти духовно в такой мере, которая намного превышает ее собственные

нормальные возможности. Тогда как мать нерожденного преступника

испытывает нередко такие странные извращения, которые совсем

не соответствуют обыкновенному настроению ее души. Если бы женщины

были достаточно сознательны и осведомлены, они могли бы по

своим ощущениям и мыслям судить о том, какого рода души готовятся

стать их детьми; зная это, они могли бы подготовить себя для соответствующего

руководства своих детей. Требуется больше знаний, как

тут, так и везде.

Таким образом, и по случаю перехода Ляйонеля, я научился

кое-чему, как ежедневно учусь, благодаря моему новому опыту.

Письмо 34

ЖЕРТВЫ СОБСТВЕННЫХ ОГРАНИЧЕНИЙ

Неудивительно, что дети, как бы стары и мудры ни были их души,

должны в каждой новой жизни переучивать относительные ценности всех

вещей по искусственным меркам вашего мира; ибо здесь эти мерки теряют

свое значение.

И люди, которые придавали значение только этим искусственным

меркам, должны неизбежно страдать в здешнем, более естественном мире.

Недавно меня поразила одна леди, только что перешедшая сюда и

не нашедшая ни одной близкой души, которая была бы сколько-нибудь

близка для нее. Даже мать не встретила ее. Это меня очень удивило,

так как я знал, что дух матери, если он еще не возвратился на землю,

испытывает особого рода толчок, как бы внутреннюю дрожь, когда

дитя, которому она дала жизнь на земле, приближается к рождению в

духовный мир — дрожь, которую можно назвать сочувствием родовому

страданию, последним нежным отзвуком материнства.

Женщина эта была до того одинока, что я стал искать в числе

знакомых мне духов такого, который мог бы посвятить ей свое время,

но, к сожалению, между ними не было тех леди, которые вяжут крючком

и сплетничают в нашем мире так же, как они это делали в вашем.

Не удивляйтесь! Думаете ли вы, что привычки всей жизни могут

быть сброшены в один миг? Мы знаем, что во всей природе не бывает

внезапных скачков; почему бы им быть при той перемене, которую мы

называем "смертью"? Как женщины на земле мечтают о своих рукоделиях,

так делают они и здесь. В этом мире так же возможно вязать, как

в вашем мире — возможно предаваться мечтам.

Поймите, что этот мир по существу своему не более священен,

чем ваш мир, и не более таинственен для того, кто живет в нем. Для

серьезной души все состояния священны, кроме профанации, которая

встречается и здесь, как на земле.

Женщина, о которой я сейчас вспоминаю, жила и действовала одной

только условной, так называемой, светской жизнью, и это — до

такой степени, что у нее не оказалось ни единой, переживающей земную

жизнь связи, той связи, которая создается внутренней близостью.

И, конечно, она не могла чувствовать себя счастливой в новых условиях

жизни.

В другой раз я встретил одну из своих знакомых, госпожу **,

которая горько жаловалась на обитателей этого мира за то, что все

они интересуются чем-нибудь своим и совсем не хотят иметь с ней дела.

Когда же из ее жалоб оказалось, что она стремилась всех посвящать

в свои личные неудовольствия, мне стало ясно, почему никто не

хотел слушать ее. Бедняжка не понимала, что наши тревоги так же мало

интересны для других в этом мире, как и на земле. И что поразительно,

— она продолжала испытывать здесь воображаемые неприятности

совсем так же, как на земле: все было ей не по вкусу, всем она была

недовольна. Этой душе я помог тем, что повернул фокус ее внимания

на религиозные переживания здешнего мира и показал ей ортодоксальное

небо, о котором уже говорил в одном из писем.

Здесь, в настроении этих двух леди, меня поразило, до какой

степени все свойства внутренней жизни человека переносятся сюда, и

в этом мире, где можно жить так привольно и свободно, свойства эти

как бы возрождаются вновь, в виде воображаемых ограничений и непреодолимых

преград.

Но есть иное посмертное состояние, на мой взгляд, гораздо более

тяжелое. За время моего здешнего пребывания мне не раз приходилось

видеть мужчин и женщин, погруженных в состояние глубочайшего

сна, с лицами, лишенными всякого выражения. Вначале, не понимая