Так и будем молчать? - наконец спрашивает он, не повернув головы.
- А... я не знаю. Для меня это так неожиданно...
Теперь он смотрит на меня. Глаза... Они те же самые, благородно-нефритовый цвет. И блики пламени.
- Что неожиданно? - терпеливо повторяет он. - Обряд Тринадцати? Разве не ты сама решилась провести его?
- Сама, только я думала, все произойдет иначе... Ну, мне рассказывали о том, что это настоящая оргия, если ты понимаешь, о чем я...
- А, это! - он просто улыбается. - Ведьмы такие фантазерки, вечно напридумывают что-нибудь жуткое. Да и потом, все эти россказни мы сами просим их распространять. Чтоб все подряд чародейки не ринулись просить у нас Силу. Ты представить себе не можешь, сколько у нас отнимает каждый такой Обряд. Надеюсь, что тебе Сила нужна не для глупостей.
- Я должна спасти... одного человека. И свою жизнь тоже, но это не главное... А знаешь, ты очень на него похож.
- На кого?
- На человека, которого я люблю. Я потому так удивилась в первую минуту.
- Сейчас уже не удивляешься?
- Наверное, это какое-то твое дополнительное свойство - принимать облик, который дорог... в данном случае мне.
- Нет, - в его глазах читается спокойствие. - Я такой, какой есть. Просто иногда бывают совпадения.
Пламя становится ярче, а вечер темнее. Над озером повисает серебряно-розовый серпик месяца. Соловей поет так, что его трель рассыпается, как хрустальные бусинки.
- Знаешь, я всегда мечтала о таком вечере у костра. Чтобы тишину можно было пить, как вино, и пьянеть от счастья... просто быть. Я только теперь поняла, что ничего не умела делать: ни видеть, ни слушать, ни говорить, ни любить... Я не понимала, что такое - быть настоящей ведьмой.
- Теперь понимаешь?
- Да.
- Хочешь, я почитаю тебе стихи?
- Свои?
- Это неважно...
Что тебе надобно - сила моя или слабость?
В мире Господнем так много неизбранных линий.
Что тебе надобно - нежность моя или слава,
Клекот орла или шепот разбуженных лилий?
Я - мановеньем руки - становлюсь продолженьем
Чьих-то дорог, по случайности избранных мною.
Что тебе надобно - огненный ветер сраженья
Или любовь моя с бедной ее тишиною?
Милая, просто свершается счастье простое.
Если б умели - запели, да с голосом что-то...
Стоит ли слушать упреки и рушить устои?
В жизни для всякого времени будет забота.
Воды забвения, славы латунные трубы,
Пламя той страсти, что станет и адом, и раем...
Выбери, милая, это не так уж и трудно.
Все мы когда-нибудь в этой судьбе выбираем.
- Как странно сидеть рядом с тобой и думать о том, что где-то далеко живут люди, бывшие мне близкими...
- Ты хочешь к ним вернуться?
- Нет! Да, то есть я хотела сказать, я должна вернуться, потому что...
- Потому что всякую ночь обязательно сменит утро...
И мы смотрим в глаза друг другу, и наши руки переплетаются над пламенем.
- Разве там ты умела любить? - шепотом спрашивает он. Спрашивают его губы, горячие и настойчивые, и я перестаю ощущать свое тело вне его ласковых прикосновений. Я не могу сопротивляться, да и зачем?
Зачем расти цветам, если их некому будет сорвать?
И когда он целует мою грудь, я открываю глаза, чтобы видеть звезды. А его руки, поначалу такие неуклюжие и даже грубые, становятся вдруг нежно-невесомыми, как туман. И мы, обхватив друг друга, летим, с высоты снисходительно наблюдая, как бьются в сладострастном экстазе наши тела. И тихие воды лесного озера совсем не охлаждают нашей страсти, скорее наоборот...
Мы лежим на траве, сырой от росы, и смотрим в начинающее светлеть небо. Мужчина, которого я всю ночь называла не принадлежащим ему именем, тихо касается ладонью моего плеча.
- Вот ты и приняла мой дар, - говорит он, и в голосе его звучит странная тоска.
Я утыкаюсь лицом в его грудь и шепчу:
- А ты принял мой...
Чего же больше мы могли друг другу дать?!
- Ты теперь будешь сильной, Викка. И, возможно, счастливой...
Так вот, значит, каково мое Имя!
Я встаю и начинаю одеваться в неясном свете утра. В лесу наверняка прохладно, вечно поясок от моего домашнего халата перекручивается... Чайник на кухне свистит... Будильник возле кровати показывает двенадцать ровно.
Будильник.
Кровать?!
Я уже дома?!
Приходится в этом убедиться, бросившись на кухню. Чайник действительно кипит-заливается, поставленный неизвестно чьей заботливой рукой. Я выключаю его, автоматически завариваю себе растворимый кофе. И начинаю метаться по всей квартире, словно те Тринадцать могли спрятаться от меня в ванной или кладовой. В спальне я наконец прихожу в себя.
Глупо думать, словно тут что-то изменилось. Постель