В.В.Емельянов

ДРЕВНЕВОСТОЧНЫЕ КОРНИ ИСЛАМА

Бахрейн. Бахрейном же данная местность прозвана из-за соединения соленых морских вод с водами пресноводных источников, текущих прямо со дна Персидского залива. Таким образом, речь идет о месте убежища праведника после потопа и обретения бессмертия [Емельянов, 1997; Емельянов, 1999].

Раб Аллаха, испытывающий Мусу, не называется в тексте по имени. Однако, поздняя традиция решила, что это аль-Хадир (“зеленеющий”) --- бессмертный человек, взятый живым на небо [Пиотровский, 1991, 112]. Аль-Хадир принадлежит к кругу бессмертных, спасенных Богом или богами за свою праведность. К их числу относятся еврейские Енох и Илия и конечно же – шумеро-вавилонский праведник, известный под разными именами (Зиусудра, Атрахасис, Утнапиштим). Имя арабского праведника выбрано неслучайно --- зеленый цвет символизирует воскресение и обновление мира после его временной зимней гибели. С образом допотопного праведника связана и дальнейшая история испытания Мусы. В аккадском эпосе о Гильгамеше Утнапиштим испытывает героя запретом на сон в течение недели. Герой не выдерживает испытания и впоследствии теряет дарованное ему бессмертие. В коранической же истории Муса испытывается на терпение к непонятному, и также терпит поражение. Вследствие этого дальнейшее сопровождение бессмертного становится ему недоступно.

Из приведенных примеров напрашивается вполне определенный вывод: рассказ о Мусе из суры 18 --- не что иное, как многократно искаженная передача рассказа о путешествии Гильгамеша за бессмертием в страну праведника Утнапиштима, в устье двух рек или на священный Дильмун. Сюжетная основа испытания взята из другого источника, но иллюстрирует ту же идею, что и аккадский эпос: бессмертие, как и понимание промысла Божия, недостижимо для смертных, и открывается только истинному праведнику, специально наделенному статусом бессмертного.

Заключение

За пределами нашего обзора осталось еще много сюжетов, в которых может просматриваться связь классического арабского ислама с традицией Древнего Востока4. Они должны стать предметом специального исследования со стороны представителей обеих наук. Но возникает вопрос: насколько правомерными и плодотворными являются подобные компаративные исследования ? Ведь то, что мы принимаем за влияние, вполне может быть типологическим явлением, за которым не стоит никакого диалога традиций. А если даже и было такое влияние, то через него довольно трудно объяснить все позднейшие метаморфозы ислама. В чем же тут смысл и польза ?

Как уже было сказано, ислам возникает внутри ближневосточной культуры и является ее порождением. Он создан из тех же элементов материальной и духовной жизни, что и соседние афразийские цивилизации, с поправкой на климат и особенности социальной истории. В нем нет ничего принципиально чуждого Ближнему Востоку (как, например, были чужды и враждебны монголы и тюрки). Поэтому, с одной стороны, ислам является предельной фиксацией всего порядка ближневосточной жизни с ранней древности до средневековья. Неслучайно Гегель считал, что ислам есть возвращение к архаическому восточному деспотизму, что он стремится возродить восточный застой и окаменелость общественной жизни. Мысль его шла в правильном направлении, только он думал о тождественности ислама и восточного деспотизма древности, а это неверно. Ислам – это прежде всего деспотизм личности в отношении самой себя5, это трансцендированный деспотизм подчинения надмирной воле единого Бога, а не простое подчинение земному владыке. Поэтому, с другой стороны, ислам --- это духовное преобразование традиционно ближневосточных ценностей и распространение этих преобразованных ценностей древнего мира на соседние народы, различные по своему культурному уровню. Приобщившись к исламу, бесписьменные народы в сокращенном варианте воспринимали ценности и достижения предысламских народов и религий, за счет чего могли развиваться чуть быстрее, а народы с богатой и древней традицией осуществляли через ислам преобразование своих культурных достижений, что, несомненно, совершенствовало и обогащало их духовный мир. Стало быть, изучение иранского, поволжского или кавказского ислама становится невозможно вне учета заложенного в нем ближневосточного и древневосточного мироощущения, внесенного арабскими мусульманами. Практическая польза от такого исследования --- в возможности моделирования и прогнозирования развития культурных очагов исламского сообщества, что позволит в дальнейшем понять перспективы социально-политической стратегии в условиях техногенной цивилизации.