А. Стеклянников

Предназночение

что

перестал быть Светом... на одну минуту. А чуть позже Свет шел по городу, и

лишь мимолетная память о происшедшем трепещущей запятой билась где-то

внутри, в глубине. "Да-а. И в этой немного душной атмосфере солнце и небо,

как альфа и омега бытия". - подумал он, исчезая в прохладном вечере.

Саах не понимал, что произошло в кафе, но ему не хотелось искать

об®яснений. Он шел по оцепеневшему городу, сыном которого он так и не стал.

Сияние ночи вызывало вспышки великолепных воспоминаний... Сгорбленная тень

скользнула в ближний под®езд, проговорив старушечьим голосом: "Шарахаетесь

тут, бездельники! Руки на вас нет!.."

На проспекте одинокая легковушка подрулила к обочине, притормозила, и

водитель, высунувшись в окно, бойко предложил подвезти до дому, добавив, что

в такие смутные времена лучше не шляться по ночам в-одиночку. Саах

непонимающе глянул на водителя, поблагодарив, отказался, ускорил шаг и вышел

на Центральную Площадь. Было просторно, темно, пустынно и так тихо, что у

Сааха было ощущение, будто он оглох. Но тишина эта звенела. Или гудела. Саах

вспомнил недавно записанную мысль из дневника: "Все, чего нет здесь, нет

нигде." Он вспомнил, что строительство города началось с этой площади. Он

вспомнил свет в глазах своего деда, когда тот говорил пятилетнему

Сааху-Стерху:

- "Новое - хорошо забыто старое? Нет, брат. Новое и старое неразрывны в

принципе. "Ведь насколько мы грязны, настолько мы должны стать чище".

- А как это сделать? - Саах сидел в песочнице, пересыпая песок из ведра

в ведро.

- Я не могу советовать.

- Почему, дед ?

- Совет должен быть, как молния, краток и мощен.

- Да, а твои советы, как гвозди, загнанные в мою маленькую бедную

голову. - задумчиво говорил маленький Саах, глядя в песок и не замечая

опешившего деда и того, что дед присел рядом с равнодушным внуком и тихо

говорил:

- Ой, братуша, вижу, несладко тебе придется. Много зубов и ногтей

обломаешь. Все нахрапом норовить будешь взять. А ты не спеши. На самую

важную в своей жизни встречу никогда не опоздаешь, если не будешь спешить,

если все будешь делать спокойно."

Дед вставал, уходил по делам, а Саах сидел в песочнице, перебирая нити

будущего, и мысли перекатывались в голове, как ртутные шарики. Начинала

болеть голова от обилия этих мыслей. Он бросал ведерки с песком и уходил в

дедов огород, среди картофельных кустов которого он чувствовал себя

великолепно. Дед говорил, что во вселенной никто не умеет так радоваться и

печалиться, как человек. Даже сейчас, спустя столько лет, стоя на

Центральной, Саах не мог сказать, что прочувствовал это. Радость и печаль

всегда растворялись во внутренней тишине, безраздельно властвовавшей в

существе Сааха, казалось, с самого рождения...

Он постоял, глядя на ночники звезд и лампаду месяца, и направился к

ротонде.

Все стены под®езда-ротонды были исписаны стихами, мыслями, идеями,

пророчествами, призывами, исповедями, криками души и бог знает чем еще. В

свете коридорной лампы Саах стал разбирать темные каракули:

- "Где взять силы для жизни?

- В сердце. Если не знаешь, что это, молчи везде и всегда, и слушай. И

когда услышишь его - оно тебя поведет. Только молчи - оно будет говорить, и

не двигайся - оно будет двигаться, и не желай - оно будет желать".

"О, не тщись всуе!" - гласила другая надпись

- Вы кто? - раздался голос из-под лестницы.

- "Мы?.. Мы - атеисты" - картинно высказался Саах. Под лестницей

зашуршало, потом все затихло.

- Эй! - Саах замер, ожидая ответа. - Эй, к вам можно?

- Отгадаешь загадку, пустим. Вопрос на засыпку. Для атеиста. Что ты

будешь делать, когда умрешь?..

Саах улыбнулся (что ж, вам хочется поиграть словами, пожалуйста. Только

не обижайтесь потом). Он наклонился в проем:

- Учти, все, что я сейчас отвечу, ложь. Так вот, я буду лгать тому, кто

лжет для себя."

Тишина, потом в нише завозились и скучно ответили:

- Залазь!

Было приятно провести ночь в обществе загадочных незнакомцев.

x x x

Утро застало его на ногах. Саах загасил восторженный огонь, рвущийся

наружу из всех дыр его тела, вошел в под®езд и остановился перед дверью в

квартиру No 72 в нерешительности. Пригладил волосы,