А. Стеклянников

Предназночение

в пальто и пиджаках читаемого. Ибо каждый видел смысл лишь в

собственных деяниях. И каждый имел рядом соседа; не для сравнения, нет. Для

чего, догадайтесь сами. "Бог бесконечно одинок, так как кроме него во

вселенной нет ничего и никого. Ведь он - это все". Что ж, он друг сам себе в

мириадах форм и существ, через которых он в радости открывает себя себе же.

Как может быть бесконечно одинок тот, кто есть все? Однако...

x x x

Это была настоящая окраина, печальная и убогая, убогая до боли в

сердце. Саах прошел через пустырь, приблизился к ветхому двухэтажному дому,

держащемуся на честном слове. Было еще рано, Альма зарычала и шмыгнула через

дыру в двери внутрь бичарни. Саах отворил дверь, сквозь темную прихожую,

наполненную колыхающимися тенями, вошел на кухню, плюхнулся на диван. Было

тепло и уютно от горящей газовой плиты, пусто и немного одиноко. Стены и

потолок, расписанные, разрисованные, закопченные и кое-где ободранные,

ограничивали настоящий коллективный домашний очаг, а не просто куб

пространства; под обоями шуршали тараканы.

Саах молча, замерев, чутким ухом ловил редкие рубины звуков...

Хрустнула ветка... Пробежала мышка под плиту... Загудел поезд в неимоверной

дали... Тихо... Прошелестел по крыше упавший с дерева лист... Неподвижный

воздух, запах дома, безмолвие... Завозились щенята Альмы, пискнули по разу,

снова заснули. Альма обвела глубоким страдальческим взглядом пустую кухню,

пронзительно посмотрела на Сааха, решила, видимо, что он не опасен,

вздохнула и, по-женски опустив глаза, стала вылизывать щенят; от нее веяло

жгучей незащищенностью и... угрозой. Пространство остановилось в точке

высокой напряженности, застыло, трепеща. Саах боялся пошевелиться.

Прояснялась картина, обои изменили цвет, газовая корона на плите вспыхнула

желтым пламенем, затрепыхалась и снова успокоилась. Стали видны руки, ноги,

тела спящих. Комната оживала, наполнялась людьми и звуками, храп, сопение,

шуршание одежды на вздымающихся и опадающих грудных клетках. На диване,

рядом с Саахом, сидел Юз, уперев ладонь в подбородок и глядя черными глазами

сквозь стол в пространство. Вздрогнул, повернулся, уставился на Сааха:

- Ты кто? - взгляд тревоги, ненасытной жажды, долгий взгляд убегающих

вдаль селений, дорог, троп, насмешливый взгляд агрессивной тоскливой

неудовлетворенности, амбициозной обманчивой резкости, грубой ранимости и

черт-те чего еще, о...

- Я Саах... Буня здесь?

- Вон, у окна спит. - Юзик кивнул на распростертое на полу тело;

раскинутые ноги и руки, запрокинутая голова, - Как будто не спит, а по небу

летит. Я бы так дрых...

Саах долго смотрел в окно, потом повернулся к Юзу, улыбнулся. Тот

понял, но набычился, напялил агрессивность, закурил; сбрасывая пепел в

пустую пачку, изредка сверкал взглядом на Сааха. Что-то спрашивал, Саах не

слышал, не отвечал. Он думал, почему оказался здесь. Ведь он шел к Лувру, он

давно его не видел. Наверняка, тот написал что-нибудь новое за последнее

время. Большую поэму и кучу стихов...

... Юз смотрел на него.

- Что? - Саах встрепенулся.

- Говорю, чем ты вообще по жизни занимаешься, чисто так?

- Ничем... - Саах пожал плечами, глядя в окно.

- И тебя это устраивает?

- Да...

Юзик развалился на диване, закрыл глаза, черные волосы рассыпались по

грубой обивке, сверкнула в ухе серьга; худое тело расправлялось; спустился

сон, давая отдых скелету и мускулатуре, сигарета дотлевала в пачке. Хлопнула

дверь, в кухню вошел Макар:

- О, Саах, здорово! - открытый взгляд добродушных глаз, вернувший Сааху

уверенность в непоколебимости земных принципов, искренняя радость. Макар был

слишком прост, чтобы нуждаться в масках и заставлять людей верить в то, что

он не тот, кто есть на самом деле. Ему хватало одной маски - быть самим

собой. Мощное рукопожатие. Широкоплечий Макар возвышался среди спящих людей,

как Геракл среди поверженных врагов:

- Ты как, надолго?

- О, ты знаешь, это от меня не зависит. Как сложатся обстоятельства.

Саах действительно не знал этого.

- Есть хочешь? Там, на плите, макароны.

- Отлично. - Саах наблюдал, как Макар ставит на скамью возле

умывальника ведро с водой, умывается, смотрит в окно, берет с веревки свитер

и уходит. Событие дотлевало обмусоленным Marlboro...