А. Стеклянников

Предназночение

прихлебывал горячий чай, морща деревенское лицо и прищуривая

глаза. Он их всегда щурил, не понять, из-за чего: то ли всегда улыбался, то

ли пытался понять то, что понимать не дано, но дано видеть, то ли чай был

горяч - два загадочных зверька, прячущихся среди морщин и складок.

- Скоро бичарню снесут. - Буня докурил, раздавил окурок, глянул на

Сааха.

- Плохо...

- Расскажи, где был, что видел. - Пауза.

-... Ты в прошлый раз все пытался "узнать у меня фамилию", а я

"показывал молоток с длинной ручкой"... - Саах запнулся.

- Да. Почему ты так не хочешь об этом говорить? Что за элитная

секретность? Или это не для средних умов?

- Нет, секретность ни причем. Я просто не хочу профанировать то, что

словами не скажешь.

- Что ж я, такой глупый, не пойму, что ли? Ну хотя бы, к чему это

относится, к какой... религии, что ли?

- Нет, дело в том, - вмешался Влад, - что существует определенная грань

понимания, терминология; понимаешь, даже, если бы Саах хотел, он не смог бы

его тебе описать, в смысле - понимание, в одном разговоре...

- И даже не в этом дело. - сказал Саах, - К чему ты стремишься? Какова

цель твоих вопросов? Если - создать в уме еще одну идею, то я тебе в этом не

помощник, уволь. Да это и не получится. Невозможно об этом создать идею,

полностью отражающую реальность.

- А какова твоя цель? - Буня снова закурил, глядя на кончик сигареты;

он мотал на ус, не более.

- Аннулирование себя, - Саах говорил тихо, - отдача Матери; "да будет

воля твоя." Тебя это не устраивает, не так ли? В том и дело, что слова об

этом не отражают всей широты, радости, могущества такой позиции; "да будет

воля твоя". Эти слова профанировались тысячелетиями. Но тот, кто их сказал,

знал свое дело, а тот, кто их познал, молчит. Не секретность, нет. Просто

это неописуемо, вот и все... Для чего ты хочешь узнать? Чтобы говорить

знакомым: "Вот, такой Саах, он то-то и то-то, и он такой да сякой"? Но ведь

я другой, совсем другой. Чтобы нам знать друг друга, нужно осознать в себе

внутреннее существо, свидетеля; а затем в других. А мы говорим на уровне

гордыни, где нет понимания, а лишь умственная рефлексия, как лампочка у

павловской собаки или свет в окне Морри. Я говорю "телега", ты видишь четыре

деревянных колеса, кузов и оси; я говорю "Бог", ты видишь то, чему тебя

научили на этот счет книги или, еще хуже, люди, не знающие о нем; я говорю

"да будет воля твоя", ты видишь догматизм, связанность, фанатизм, то есть

всякую чушь. И не твоя вина, ты ведь не знаешь, что такое полная сдача,

иначе ты бы не спрашивал, а смотрел. Ты пока в своей жизни все делал сам,

своими силами, от своего эгоизма, никогда не полагаясь на высшее, вот и все.

Вероятно, - Саах говорил медленно, - у тебя когда-нибудь возникнет ситуация,

когда ты не сможешь ничего сделать, опустишь руки, обратишься ввысь и... О,

хватит об этом, налей мне чаю.

- ... погоди, почему ты прекратил? Доскажи. - Буня склонился вперед,

внимательно глядя в лицо Сааху. Тот встал:

- Пошли прогуляемся.

- А чего, договорите здесь. - Без особой надежды молвил Влад. Но они

уже вышли. Слышен был гул их голосов, когда они проходили под окном. Тина

потягивала чай. Саах молча, стоя у окна, любовался через форточку гигантским

тополем; минут через двадцать они с Буней вышли из-за угла со стороны

магазина и остановились посреди двора, оживленно разговаривая. Саах глядел

сквозь стекло то на одного, то на другого, долго, недвижно, отрешенно,

газовая плита еле слышно шипела, распространяя тепло.

- Как, голова-то прошла? - спросила у Тины мама, входя и вешая сумку с

продуктами на дверцу печи.

- Нет, все еще кружится... Влад, сколько Сааху лет?

- Кто знает, сколько из них мои, а сколько моих в них не вошли. -

задумчиво произнес Саах. - А, впрочем, 27 лет.

- Что?

- Похоже, 27, - ответил, как издалека, голос Влада, склонившегося над

ящиком с инструментом.

- Что?

- Что "что"? - Влад поднял голову.

- Нет. Что-то опять с головой.

- Таблетку принимала? - Мама подошла с пачкой таблеток и стаканом воды.

- Давай! - Тина проглотила зелье, запила, поднялась, огляделась,

потянулась и ушла наверх. Шуршали тараканы под обоями, слышны были на улице