пронзил тьму молнией взора, сжал баранку:
- Это слишком... слишком разумно для них. Такое я встречаю впервые.
Впереди поперек дороги были навалены разбитые автомобили, бревна,
какие-то ящики; вокруг этой баррикады вяло копошились фигуры в серых одеждах
полицейских. Они увидели свет фар, но не отпрянули во тьму, а замерли все до
одного и, казалось, ждали.
- О, да! И об®ехать никак. - Феб дернул руль вправо, влево, глянул на
Сааха, подобравшегося, как леопард для прыжка, стиснул зубы и нажал на
тормоз...
Они вынеслись из дверей и, бросив машину, кинулись к зданиям, черневшим
неподалеку. Полицейские равнодушно проводили их взглядами и, внезапно
напрягшись, понеслись за ними.
"Потрясающе разумные действия, - думал про себя Феб, работая ногами. -
Видимо, эта "тварь" использует теперь избирательный распад, оставляя тела
нетронутыми, уничтожая лишь ум и волю, и затем пользуясь ими; так ей даже не
нужно сгущаться... О, ч-черт!"
- Саах, сюда! - отрывисто крикнул он и завернул за огромный ангар,
черневший на фоне звезд. Сердце норовило выскочить из груди. "Да, хватит ли
нам сил до рассвета?" - Феб не знал. Все это напоминало псовую охоту на
зайцев. И тут где-то сзади взревел мотор, заставив волосы Феба встать дыбом:
"Этого не хватало! Теперь они на колесах, а мы на своих двоих. Возможно
ли!.."
Им оставалось теперь только прятаться в закоулках между цехами и
ангарами. Но... сидеть на месте - это смерть. Попасться на глаза серым
убийцам, перебегая с места на место, тоже. Пеленой страха заволакивало мозг,
сила покидала тело. Вокруг рыскали неживые фигуры, выискивая две своих
жертвы. Круг сужался. Ловушка?.. И тот и другой одновременно почувствовали
всем телом, всем сознанием серую паутину, тихо опустившуюся на разгоряченные
лбы, на плечи и ниже...
...Саах шел по золотому лугу, рядом шагал Феб. Густой, терпкий,
медвяный воздух, напоенный расплавленным золотом, вливался в легкие. Где-то
вдали звучал колокол на низкой ноте: бум-м... бум-м... Саах остановился,
присел, разглядывая венчик невиданного цветка, распростершего в тишине
чудные лепестки.
- Смотри, - сказал он Фебу, - видишь? Это покой, и весь мир здесь. Вот,
он говорит с тобой, это как протяженность, как молчание, литое и живое.
Феб присел, придвинулся. Венчик тихо покачивался, пребывая в
неподвижности, в сознании себя.
- Видишь? - Саах чуть наклонил другой цветок. - Здесь то же. Это взгляд
без глаз, улыбка без лица, она смеется над миллионами лет, которые мы
выдумали. Одни называют это Богом, другие Сознанием, Абсолютом, Нирваной,
Матерью... - говорил Саах, или цветок, или шелест дальнего леса на краю
луга, или небо в солнечных лучах. Что глаголило? И глаголило ли? Замерев,
все плыло вдаль, к своему завершению.
- Саах, я здесь... и я дома, я вижу свою мать, стоящую на дороге и
улыбающуюся... и я там где... где нет ничего, кроме всего... - Феб замолчал,
встал, задрал голову к небу.
- Да, ты и там тоже. И везде. Ты понимаешь? - Саах молчал, лилась
бесшумная речь. Шуршал муравей среди трав, пылали колоссальные шары звезд в
гигантской дали, и великолепные просторы были схвачены одним общим вечным
взглядом. Взглядом всех в одном. Саах глядел на Феба:
- Ты везде, не требуется передвижения на ногах и колесах. Вот,
травинка, и в ней весь мир. Смотри, он даже светится.
Феб всмотрелся. Они были и там тоже, где-то между жилками, двуногие,
маленькие, прозрачные и щурящиеся от солнца, Саах чуть меньше, Феб чуть
больше. Все неслось к своему пределу славы...
... Саах поднял голову, огляделся. Светало. Рядом, ровно дыша, лежал
Феб, весь в грязи и копоти, тут же, прямо на земле. Возле дымились останки
обгоревшего грузовика, чуть поодаль распахнутой пастью зияли ворота ангара с
небольшим самолетом внутри. Феб пошевелился, открыл глаза, увидел Сааха,
вскочил и стал озираться:
- Что? Где мы? Почему не в машине? О!.. - он вспомнил кошмарную ночь,
погоню... луг, цветы. - Саах, почему мы живы? И вообще!.. Ничего не понимаю!
Цветы...
Саах пожал плечами, неподвижно глядя в пространство, ежась от утренней
свежести. Сгорбившись, он пребывал взглядом неизмеримо далеко, за вечностью.
- Если желаешь вспомнить все, как было, прежде всего аннулируй себя, - Саах
повернулся к нему,